Охота на Вепря. Дмитрий Агалаков

      …Она улыбалась, глядя в потолок своей пестро убранной комнаты. Лицо Марфуши горело, глаза блестели все так же весело, но была в них та утомленность, которая приходит после быстрой и жаркой любовной схватки. Она повернула голову ко мне, утопив пол-лица в своих охристо-золотых волосах.

      – Понравилось, а? Петруша, милый?..

      Я потянулся к ней, поцеловал в губы, и она, опять улыбаясь, закрыла глаза.

      – Сама вижу – понравилось, – прошептала женщина, – люба я тебе, Петрушенька, все вижу…

      – Сладкая ты, Марфуша, ой, сладкая, – разглядывая ее лицо, проговорил я. – Еще слаще, чем я думал. И привязаться к тебе, сердцем и плотью прирасти, – проще простого.

      Она открыла глаза, таинственно улыбнулась:

      – Знаю, голубчик мой, хорошо это знаю…

      – Что ты мне хотела рассказать?

      – А вдруг просто заманила, не подумал?

      – Подумал, Марфуша, но и тут я не в проигрыше, – я заглянул в ее глаза. – Что хотела сказать – говори.

      – Два года назад я с одним казаком спуталась – Николой, от одиночества спуталась, тот казак Дармидонту Михайловичу Кабанину служил. Обещал мил-казачок: «Женюсь!» Скотиной он оказался, зверюгой, почему, говорить не буду. У него печатка даже с черепом была, и смертью от него веяло. Вспоминать о нас не хочу, и страшно, и не о том сейчас речь. Никола везде за Дармидонтом Михайловичем следовал. И прежде еще: мы так и познакомились, когда Кабанин к моему хозяину – Павлу Павловичу Сивцову – приезжал. И вскоре после смерти барина моего тоже…

      – Ну-ну? – сел я на постели.

      – Так вот, – и Марфуша приподнялась на локте, – на второй день после смерти хозяина моего, когда вдова Софья Андреевна в полуобмороке лежала, отец Агафон молитву у покойного читал, а я и заснуть не могла, ворочалась, ночью, слышу, приехал кто-то. Вроде бы двое. Открыл им Митька наш непутевый, но тут же Пантелей Ионович выскочил и Митьку спровадил. Зыркин одет был, точно ждал кого-то. Да он такой – все чует! По виду приехали господа. Я вначале подумала, мол, кто-то из соседей помещиков прознал о том, что Павел Павлович погиб, вот и пожаловал, да почему только ночью? Гости – в дом, я платок набросила и вышла: решила проверить, что к чему. Уж больно один мне знакомым вдруг показался. В доме их и не было точно, куда делись? Им бы в столовую пройти или в гостиную. А потом я сообразила: в библиотеке или в кабинете хозяина!

      – В кабинете они были?

      – Да нетрудно догадаться, Петр Ильич! Не книжки они пришли читать… Я подкралась – они были в кабинете и рылись в столе Павла Павловича, в его секретере. В щелку я пригляделась – и точно ошпарили меня, кипятком плеснули! Там друг на друга смотрели двое: Дармидонт Кабанин и Зыркин. «Вот он, Дармидонт Михайлович!» – потряс конвертом Пантелей, разорви его в пух и прах. «Точно он?!» – вырвал конверт из рук у того Кабанин. – «Озолочу, коли