Замок Дор. Прощай, молодость (сборник). Дафна Дюморье
помешали
У доктора Карфэкса был поздний ланч после утреннего объезда пациентов, и, поскольку больше вызовов не было, он пообещал себе, что время, оставшееся до вечернего приема, относительно спокойно проведет в своем саду. Точнее, в маленькой деревянной хижине, которую он себе построил в конце садовой дорожки, возле хорошо ухоженной лужайки. Морской порт, в котором кипела жизнь, прибытие и отбытие судов и прогулочных яхт – все это занимало его как наблюдателя, вооруженного подзорной трубой, в то время как мусорная куча, разместившаяся за хижиной (садовник сбрасывал туда птичий помет и прочее), давала доктору Карфэксу пищу для философских размышлений – к примеру, о бренности всего, что имеет растительное или животное происхождение, особенно животное, ибо в данную минуту он с помощью подзорной трубы наблюдал смертельную схватку между двумя случайно попавшими туда уховертками и колонией муравьев.
Поэтому в этот июльский полдень доктор особенно рассердился, когда в окне хижины показалось круглое лицо Моны (миссис Уэлч – для всех, кроме доктора), славной женщины, служившей у него; она объявила, что звонят в колокольчик у парадного входа.
– Пусть продолжают в том же духе, – решительно ответил ее хозяин. – Ребенок у Робертсов должен появиться на свет не раньше чем через две недели, сегодня утром я забинтовал щиколотку Неду Варкоу, а у Элизы Хокен достаточно таблеток от несварения желудка, чтобы убить ее, если ей так заблагорассудится. К тому же если я нужен кому-либо из моих пациентов, то они знают, что надо идти ко входу во врачебный кабинет. Ради бога, женщина, уйди и оставь меня в покое.
Но Мона не сдавалась. Звяканье дверного колокольчика прервало на середине ее дневное омовение, столь же священное для нее, как размышления – для ее хозяина, и теперь они должны страдать оба.
– Нет никакого смысла препираться со мной, доктор, – ответила она. – К тому времени, когда я дошла до парадного входа, он уже вошел, и я же не могла отрицать, что вы дома, поскольку он видел, как вы пошли в хижину.
– Черт побери! – Доктор взорвался, как фейерверк пятого ноября, в Ночь Гая Фокса[40]. – Вечно они заглядывают в окно кухни и просят вас оторвать меня от обеда. Это было ошибкой – поселиться в доме, который стоит прямо на улице, а еще – иметь такую низкую стену вокруг сада, что не успеешь и пару минут погреться на солнышке, как все пациенты уже знают об этом. Клянусь, как-нибудь на днях я удеру на бодминские вересковые пустоши и построю там себе неприступное «орлиное гнездо», а те, кому нужна помощь врача, пусть едут за ней верхом через болота.
– Да, доктор, – вздохнула Мона, которая уже слышала все это дюжину раз. – А между тем он вошел в библиотеку, не спросив у меня разрешения, и, насколько мне известны его повадки, сидит сейчас в вашем собственном кресле, с которого я утром как раз сняла чехол, не ожидая никаких посетителей.
– Ну и мерзавец! – воскликнул доктор, добавив несколько эпитетов, не подходящих для ушей его экономки. – А кто же, позвольте спросить, этот невоспитанный незваный гость, который врывается
В Ночь Гая Фокса празднуют раскрытие Порохового заговора (1605) – предпринятой католиками попытки убить короля Якова I, взорвав здание парламента. В эту ночь устраивают фейерверки и жгут на кострах чучела Гая Фокса (руководителя заговора).