За рубежом и на Москве. В. Л. Якимов
на уезжавшую колымагу.
– Дворянина Андрея Романова Яглина дочь, из уезда, – ответил один из них. – А старик-то – сам Андрей Яглин.
– Та-ак, – протянул Курослепов. – Славная девка!..
Двинулся было вперед воевода, на базар, да раздумал и вернулся к себе, в воеводскую избу.
И запали с той поры ему в голову образ дочери Яглина, ее по-детски смотрящие глаза, ее задорный, беззаботный смех. Как ни гнал он прочь это наваждение, старался заглушить то вином, то потехами разными, то развратом, а все образ дочери Яглина стоял пред его глазами.
Наконец он не выдержал и, позвав одного из приставов, сказал:
– Наряди-ка поезд: поедем к Яглину Андрею в гости.
Пристав понял это по-своему и со страхом сказал:
– Но, государь, это – дворянин, а не мужик. Не было бы нам от такого наезда лихо. Дворянскую дочь утащить к себе – это не крестьянскую или купеческую девку либо женку.
– Не бойся, это не наезд будет, а будто бы по дороге завернули к нему отдохнуть.
Через несколько дней воевода поехал в гости в усадьбу Яглина.
– Скажи хозяину, что к нему воевода в гости прибыл, – крикнул он встретившему их у ворот холопу.
Тот побежал исполнять приказание, и через некоторое время на крыльце самой большой избы усадьбы показался Андрей Романович.
– Не ждал, хозяин, к себе гостей? – со смехом сказал Курослепов, вылезая из колымаги и направляясь к крыльцу. – А мы вот по пути к тебе завернули.
– Милости просим, государь, – ответил Яглин, почтительно и в то же время с достоинством кланяясь неожиданному гостю. – Я такому гостю всегда рад. Для моей избы честь, что ее посетил царский ставленник.
– Ну, коли рад, так принимай. А вы у меня – тихо вести себя!.. – крикнул Курослепов окружавшим его холопам и стрельцам. – Коли учините что, в железах сгною, батогами забью насмерть.
Воевода с хозяином вошли в избу.
И вот они сидят за столом, уставленным блюдами с яствами, среди которых стояли жбаны с различными квасами, медами и пивами, графин с фряжской водкой и бутылки с различными наливками домашнего приготовления.
Андрей Романович усердно угощал Курослепова. Но воевода мало ел и плохо пил, а все смотрел по сторонам и вскидывал взор на каждое вновь входящее в комнату лицо, как будто бы желал увидеть кого-то.
– А что, Андрей Романович, – сказал он через несколько времени, – ты как же живешь-то: неужто бобылем? Ни жены, ни детей у тебя нет?
– Нет, зачем бобылем, государь? – ответил хозяин. – И жена и дети у меня есть. Не обидел Бог…
– Что же их не видно?
– А жена-то захворала, вишь ты. На лодке по Волге катались, да, знать, продуло ее. Ну и лежит теперь в своей светелке. А сынок в поле поехал зайчишек потравить. А дочка у себя в тереме сидит. Что ей здесь делать?
– А велики у тебя дети?
– Да сыну с ноября двадцать седьмого, идь же память преподобного Романа римского, восемнадцатый пошел, а дочери с июля одиннадцатого – шестнадцатый.
Еще