Наш собственный конец света. Александр Игоревич Васильев
ржавые и часто утопали в жухлой траве, покрытой тонким грязным ковром.
Мы шли молча, иногда я спотыкался, но отец держал мою руку крепко, и я ни разу не упал. Так мы дошли до старого заброшенного домика, стоявшего на потрескавшейся и грязной платформе.
Это была давно не используемая и всеми забытая еще со времен войны железнодорожная станция. Отец сказал мне, что сюда никто не ходит, потому что все боятся, что здание скоро развалится. Тогда я испугался, что оно рухнет прямо на нас, но опять же ничего не сказал.
Мы зашли на платформу и сели на последнюю, не тронутую разрушительным временем, скамейку прямо под стены серого здания, раскинувшего над нами свой ветхий и продырявленный козырек. Моя рука по-прежнему была зажата в отцовской.
Он говорил, что ему нравится это место, здесь тихо и спокойно. Что именно здесь он написал свою первую книгу, хоть и не совсем удачную. И после тяжелого вздоха проговорил, что на этой самой скамейке он встретил мою маму.
Потом мы сидели молча, как будто чего-то ждали.
Небо заволокло тяжелыми тучами и стало заметно холоднее. Мои зубы предательски застучали и, заметив это, отец не спеша встал и с улыбкой на лице произнес, что он не позволит, что бы вот так все закончилось. Что он будет биться до конца и вернет любовь маме.
Тогда я ничего не понимал, но был очень рад его словам. Словам, которые он смог сдержать…
Снега было немного, но в ботинках уже таяли ледяные комочки. Дрожь пробирала все тело, заставляя роиться по коже миллиарды мурашек.
На улице стало светло, и город наверняка уже проснулся. А в детском доме маленький переполох из-за сбежавшего этим утром мальчишки.
Но мне нет до этого дела, я лишь хочу поскорее забраться внутрь старого здания вокзала, и молю только о том, чтобы оно еще не совсем разрушилось.
В моих ногах как будто тысячи иголок и с каждой минутой боль становится тупее. Она начинает сжимать, делая каждый шаг более тяжелым. А еле уловимые под снегом очертания бесконечной железной дороги продолжают вести меня вдаль.
От сильной дрожи в теле у меня заболели все мышцы. Навалилась тяжелая усталость. Больше никуда идти не хотелось. Все больше и больше я начал раскаиваться в том, что сбежал.
Почему я вообще это сделал? И почему именно зимой?
Боже, как же мне больно. Холодно.
Я не знал, что делать дальше, осталось единственное желание поскорее умереть, больше не мучиться.
Белый снег под ногами сливался в блеклый туман, казалось, что дорога никогда не кончится. Я начал думать, что мне уже не дойти до этого здания. А даже если и дойду, то что потом? Там ведь так же холодно.
«Господи, какой же я идиот, ничтожество!».
Остановившись, я поднял взгляд и с каким-то смятением посмотрел на засыпанную снегом платформу, стоящую в паре метров от меня.
Сейчас здесь все выглядит совсем не так. Виною тому снег, а может еще и детское впечатлительное воображение.
И все же, это место не навивает тех чувств, которые