Везучая. Лилия Макеева
не позавтракала, а, подобно голливудской звезде, выпила лишь чашку кофе и, проверив наличие нескольких рублей в кошельке, вышла в темно-синее утро тридцать первого декабря 1982 года.
Никогда раньше елок я не покупала, но целеустремленные жертвенницы, как правило, – натуры любознательные. У них есть обыкновение замечать, проезжая себе мимо, что на Цветном бульваре, неподалеку от Центрального рынка идет-таки торговля елками. Какое везение! На абордаж!
Потратив час драгоценного, предновогоднего, а посему – стремительно бегущего времени, я увидела на елочном базаре только жалкие иголки да веточки, втоптанные в несвежий городской снег.
– Елку? – удивилась моему вопросу розовощекая и плотная, как матрешка, тетка, торгующая малосольными огурчиками. – Так надо было вчера покупать! Сегодня-то уже всё…
Как это – «всё»? Да разве я могу себе представить, что наберу его номер телефона и, на случай, если трубку поднимет жена, я, несколько утопив голос, – так он звучит взрослее – официально позову его к телефону и, услышав этот известный всей стране густой, богатый баритон, произнесу: елки кончились? Да это же буду не я! Ведь меня вся страна осудит – и будет права! Всем дружественным республикам, куда он периодически ездит с творческими вечерами и крутит там ролики из шедевров советского кино, будет за него обидно!
Вот в таком примерно духе я рванула на другой рынок, Тишинский, который славился в Москве тем, что на нем можно было и в то скудное, дефицитное время купить почти всё.
Народу на рынке не было: все-таки 31 декабря, стало быть, большинство уже совершенствовалось на тесных кухнях в приготовлении салата «оливье». Остальные толкались в очередях близлежащих магазинов за вкусненьким: тортом «Киевский», сыром «Российский» и печеньем «Юбилейное».
Я устремилась почему-то в сторону овощных рядов под открытым небом, где бросалась в глаза только их сургучного вида, невкусная на вид краска. Ни продавцов, ни даже зимнего периода овощей там не было. И вдруг в этой сквозной, невзрачной картинке, прямо по центру кадра (если бы я снимала кино) передо мной предстала бабулька в клетчатом, повязанном как-то по-дореволюционному платке, а справа от нее – обмотанная бечёвкой, одинокая, только мне и нужная елочка! С меня ростом.
Неожиданно в кадре возникли два мужика и ретивым шагом двинулись в сторону елки.
Бабушка стояла с елкой в правой руке на отлете – так выразительно, словно зарядилась тут со вчерашнего вечера, когда он мне позвонил и попросил лечь для него костьми. Бабуля уже давно увидела меня и мое бледное, голодное до подвигов лицо. Мы инстинктивно потянулись друг к другу. Тут мужики, хлопая ушами, попятились от моего рвения в преодолении пространства – и я судорожно схватилась за елочку, как хватался, наверное, за обломок корабля Робинзон Крузо, чтобы выплыть на берег…
Бабушка моментально сориентировалась