Homo Homini. Иван Ермолаев

      Хуже петли вкруг выи

      Мне пустующий крест;

      Я сегодня впервые

      Агностичен и трезв –

      Вышел к людям, вещал

      Про буддистов,

      Дабы крикнуть вещам:

      «Пробудитесь!»

      На Тверской ямщика взял и на

      Книжный торг повёл рысь –

      Там, по приказу хозяина,

      Конь опричников

      грыз –

      Разрываючи вожжи,

      Сипя –

      Второй том самого же

      Себя.

      Как, наверно, он мог бы,

      Выходя из окна –

      Из себя, – как из моды,

      Отвезти нас к нам.

      И как будут герои той долгой зимы

      Удивлены;

      Будем ли мы друзьями, житель Земли? –

      Будем ли мы?..

      А ты выдернута из киота,

      Ты в объятиях, как в тисках –

      Словно ищешь в потёмках кого-то

      И не можешь никак отыскать.

      Но пусть снимают про нас «Мы из рока» –

      Мы уже здесь и сейчас;

      Мы вернулись на мыс Рока,

      Пока догорала свеча.

      Переведи меня на суахили, не то мне страшно –

      Мне кажется, что я не бабуин, а макака.

      Либералы правы – в каком-то смысле я страж, но

      Я охраняю выход из того, что есть «hakuna matata».

      Если ты умерла – мне плевать, под мухой или на мушке.

      Ежели ты жива, ты вся в фазаньих пухе и перьях.

      Тебе нечего делать на их этажах, потому что

      Ты не боишься лифта с закрытой дверью.

      Люди степей, где солнце прямое, как Маяковский –

      Давай спалим в урне разрушенный лепрозорий.

      Перед иконой зажжённый маяк, сделанный в воске,

      Сказал, что почивший не в идоле рождён не в позоре.

      Мы непонятны в различной степени всем, и мои стихи и

      Проза едва ли кого-то куда-то манят, но

      Если я вправду Лорка, переведи меня на суахили,

      Чтоб воплотилась в жизнь наша hasta maniana.

      Вдыхая Розы аромат над,

      Как вечность, лучезарной рекой,

      В тенистый прибываю Сад: гад

      Опутал комель в янтаре, кой

      Мог послужить бы для господ-дам

      Нехилым лакмусом добра-зла,

      Но сверглась свастика на Потсдам,

      Легла под вырубленный бра мгла.

      Да породит луна протест сну,

      А Емельян или Степан – клан;

      Пусть Гавриил трубит про весну

      И блещут звёзды, как стимпанк-хлам.

      Да будет так, да будет свят свет,

      И сядет ангел к нам на карниз.

      А если всё это – лишь мой бред,

      Я возвращаю ваш портрет, Мисс.

      Город, где Воланд валандался со своей свитой по мостовой,

      Хранит отражения в лужах лун, следы ногтей на гробах.

      Вот эта улица, вот этот дом, где встретимся мы с тобой –

      Певчий коршун