Всемирная паутина. N
немного пригнуться, чтобы войти. За дверью ждала темнота и ледяные камни, и только сверху – с огромной высоты – падал серый мрачный свет.
Джон нащупал ногой старинную скрипучую металлическую лестницу, завинчивающуюся, словно змея, спиралью вверх. Стараясь не бренчать каблуками по звенящим ступеням, он торопливо поднимался, пытаясь перешагнуть по две за раз.
Лестница была бесконечной. Он остановился, отдышался и начал наступать на каждую ступень, помогая себе руками.
Мрак сгущался. Дыхание потяжелело и стало чаще, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Делая последние шаги на дрожащих ногах, удалось, наконец, выбраться на вершину церковной башни – туда, где всё небо – от края до края – было исполосовано сеткой тонких острых облаков, походивших на верёвки, растянутые так низко, что можно было коснуться рукой. А в той стороне, где ещё не село солнце, сквозь разрубленные в чёрно-синих тучах ранения, бело-оранжевые всполохи света были настолько насыщенные и яркие, что от вида такого неба задрожало сердце. И начиная от нежно-жёлтого горизонта, через розовый, через фиолетовый, через небесно-голубой, бесконечность завершала полусферу глубоким тёмным индиго, на фоне которого виднелась луна и пара только что проснувшихся звёзд. Дыхание перехватило.
А прямо под ногами, на расстоянии вытянутой руки, весь, как на ладони, лежал игрушечный Оксфорд. В миниатюрных окнах зажигался свет, карликовые домишки тыкали в небо остроносыми крышами и толпились, подпирая друг друга боками. Даже огромный каменный замок графства Оксфордшир, казалось, был собран из детского конструктора.
И за каждой дверкой, за каждым оконцем жил лилипут со своими проблемами, своими делами, со своей головной болью. Каждый искал лучшей жизни для себя и своей лилипутской семьи: ходил на работу, пел колыбельные малышам по вечерам, праздновал Дни Рождения, планировал отпуск. И у каждого из них что-то в жизни было не так: что-то тревожило душу, что-то заставляло сердце ныть перед сном под одеялом. У одного – сын погиб в случайной драке, другому нечем платить за свой игрушечный дом, у третьего – колено не сгибается, а четвёртый – одинокий старик, который мировую войну пережил, а одиночество теперь – не может. И над всеми ними, глядя сквозь решётку острых облаков, нависал отец-Бог.
На вершине башни показался Ян. Он мягко подошёл и встал рядом, не привлекая к себе внимания.
Из окон неподалеку раздавалась приглушённая ругань. Кто-то подбирал наиболее колкие слова, чтобы как можно более подло оскорбить спутника своей жизни. Не оборачиваясь, Джон несмело спросил:
– Я поступил неправильно?
Ян стоял молча, любуясь закатным небом.
– Я не склонен давать оценок, Джонни. Оценки лишены смысла…
– Мне стоило бороться за нас с Джесс? Или правильно было уступить?
– А ты сам как чувствуешь?
– Я не чувствую.
В сердце была нерешительность и слабость.
– Ответьте, Ян: человек –