Рассказ одного покойника. Консенсус. Свинья во фраке (сборник). Василий Гудин
обобществление людей в казенную собственность. Номенклатурные наместники Хозяина мира сего утверждают свою власть над людьми посредством неусыпного чудовища ВСЕ ТАК ЖИВУТ. ВСЕ ТАК ЖИВУТ – тень, разросшаяся на человеке и сам человек, каким-то образом еще уцелевший позади своей тени. Дети безликого общего ВСЕ ТАК ЖИВУТ, внуки пустой бесконечности. Социальная среда – зловещая надреальность, перед которой сюрреализм Дали – детские фантазии.
Если человека сравнить как живой объект относительно мертвых предметов имущей роскоши, то в таком сочетании человек ничего не выигрывает, а даже напротив – много проигрывает. На изделие роскошных предметов идет много ума и сноровки больших мастеров, а сделать человека ума много не надо, я бы больше сказал – совсем не надо ума. Участие ума в творческом акте творения человека только мешает процессу и ничего более ему не дает. В этом акте участвуют не мозг, не умный рассудок, а самые глупые части человеческого тела. Так что, мне представляется, все мы – и гении, и таланты, и дураки – из одной глупости вышли, только одни из нас, которые пошустрее, растащили ее далеко по государственным постам, книгам и политическим партиям, а другие на своем месте ей верную службу несут. Общность происхождения рода человеческого из мест, весьма отдаленных от святости и благолепия.
В моем доме даже мышь не живет, мышам тоже что-нибудь есть надо. А в моем доме шаром покати и катится он может долго. Меня убогость и нищета не очень-то угнетают. Мне и листья опавшие много милее молодых в зеленом соку и травинка-былинка в непогоду осеннюю, а еще лучше под вечер, в начале зимы, когда ее обметает поземкой: будто пустая однообразная белизна метет по земле отвисшим с неба языком и хочет вылезать остатки пожухлой травы, а серая травка упрямо стоит на своем месте и сопротивляется белому однообразию смерти. Бесстыжая осень содрала одежду со всех деревьев, обнажив их неприглядную наготу, которую они скрывали под роскошными платьями из цветов и листьев. Деревья мерзнут, сиротливо жмутся друг к другу и стыдятся своего обмана.
И живая дорога мне дороже асфальтовой, и вечерний полумрак мне больше по душе, чем яркое солнце. Я, как луна, был родом из вечного одиночества. И ближе моему сердцу был лунный пейзаж, чем залитые солнцем долины. У меня мышей нет, я сам, как мышь, хочу от белого света в нору залезть. Спрячешь себя ото всех хозяев жизни среди ветхих вещей и предметов, и они к тебе льнут, как живые. У меня в кухне стол стоит с расползающимися ногами, как новорожденный теленок, который тычется в меня мокрым носом и чуть не лижет своим языком. В спальне кровать, простая и старомодная, в лоно которой ложишься, как маленьким на грудь родной матери, и засыпаешь спокойно и плавно без зависти и злости на этот мир, который тебя породил мимоходом, случайно и пошел дальше творить великое и нужное человечеству, оставив тебя, побочного сына, на обочине столбовой дороги прогресса, а ты поднялся с колен, отряхнул придорожную пыль и пошел в обратную сторону. Все-таки жива до сих пор в душе