Рассказ одного покойника. Консенсус. Свинья во фраке (сборник). Василий Гудин
поезда. Конвойный ветер погнал по этапу опавшие листья в забвение, один из них, арестант, кинулся в сторону и ударился в стену, распластавшись по ней, как ребенок по матери, ища в ней защиту от мира, рожденного в смерти. Но дождь – охранник на вышке – ударил короткими очередями и смыл бедолагу с равнодушной стены к подножию праха преть в могиле земли.
Взбесившийся дождь открыл непрерывный обстрел по деревьям, окнам и крышам, собакам, людям, котам, – всему живому и не живому, что стояло и бегало в панике от холодных назойливых пуль. Дождь ударил сплошной стеной в мании величия Второго Потопа. В моем экране-окне, исказившись помехами, изображение поплыло серыми волнами с треском и грохотом телеги на мостовой. Дождь бушевал обиженным пьяницей, который приходит в гости незваным, кидался в драку и неприлично ругался, изрыгая несвязные речи. Исхлестав бессмысленно пьяную ярость, он стал слабеть, терять равновесие, плакать и жаловаться на свое одиночество и проклятую долю. Он еще порывался скандалить и плевать на весь мир, но, споткнувшись, упал в грязь лицом и уснул замертво, распластавшись на дворе под забором, так и не достигнув размеров Второго Потопа.
В остывшую сковородку пустого неба вляпался блин луны – недожаренный, бледный, без масла. Он льет в меня сырым молоком, приглашая на скудную трапезу, молочные реки дорог текут ко мне в лунном свете. Поминальный свет луны, не церемонясь приличием, уже тогда глядел на меня, как на своего брата-покойника. Когда человек переболеет страстями, в нем остается один лунный свет, видящий нездешние дали за пределами мыслей и чувств. Луна – призрак солнца. Лунный свет, как и мы, не имеет настоящего имени – он лишь тень, отражение солнечного и напоминает мыслям о том, что с обратной стороны жизни существуют те же боль одиночества, тоска и бессмысленность, как на ее лицевой стороне, только в явном виде и усиленной степени.
А вот вам другая картина из того же окна-телевизора. Ночь выткала на небе звездные узоры, весь мир очарован молчанием звезд, погружен в тишину, как в молчание Бога. Нелепо пытаться словами проникнуть в молчание, молчание неуловимо для слов – слова боятся молчания, а молчание не отвечает словами. Пробить молчание словом, все равно, что бить горохом об стену. Молчание можно только почувствовать, о чем оно молчит. Голова легко обдувается мыслями. Деревья стоят в хрустале из инея, и только тронь, как послышится осыпающийся звон хрусталя. Деревья перемигиваются искрами света на хрустальных подвесках. Алмазные ожерелья созвездий, звезды посреди блеска снега висят на елках, как игрушечные украшения в праздник Нового года. Тени домов и деревьев, лунный свет и сияние звезд сливаются в единой ночи земли и неба. Восход солнца бесцеремонно заголил небу подол. Заря цветным покрывалом развесилась на деревьях. Мертвая тишина и покой стоят до самого неба, будто беспокойное время ушло куда-то с земли и опустилась неподвижная вечность, зачарованная собственной тайной. Пугающая красота и величие, земля лежит с торжествующим