Рассказ одного покойника. Консенсус. Свинья во фраке (сборник). Василий Гудин
надо мной куполом цирка, облака плывут, глупые, как овечки, нудно, тоскливо и одиноко до пустоты. Я начинаю спуск с замирающим сердцем и слабеющими от страха руками, заранее предчувствуя неудачу. Уносящее чувство падения в бездну охватывает меня с головы до ног, и я выхожу из жуткого сна таким же опустошенным, каким был в поднебесье.
Я никогда и никак не мог представить себе существование без меня этого мира, это странное чувство не признавало никаких сомнений, оно было абсолютно, как идеи научного коммунизма, подсознание стояло на своем, наплевав на явную бредовость этого чувства. Может быть, это субъективный идеализм, в котором мир – мое представление, он отрицался материализмом сведением его к солипсизму – существую только Я и так думает всякое Я. Но солипсизм не абсурд, а следствие того, что каждый человек является центром мироздания, он слит с этим миром навечно и никогда не уходит из мира.
Верил ли я в бессмертие, когда издевался над обкомовским лектором? Сам не знаю, как вам ответить. В детстве и юности я верил в бессмертие самым простым натуральным образом, т. е. физически, вопреки здравому смыслу и реальному опыту. Я верил, – не знаю, какой печенкой, – что не могу погибнуть ни при каких обстоятельствах, даже если выпаду из самолета на безразличной для меня высоте и верил в спасение абсолютно до мистического ужаса перед самим собой. Просто удивительно, до чего интуиция человека может не согласовываться с реальностью жизни! Я представлял себя с пулей в сердце, падающим в пропасть и прочих безысходных обстоятельствах, но смерть не брала меня, как иной раз хмель не берет трезвую голову, сколько ни пей, и не покидала неестественная уверенность в том, что в момент критической ситуации нечеловеческим напряжением воли и духа смогу остановить проникновение смерти в мой организм. Именно – проникновение, приход извне, потому что она жила в своем мире, а я, маленький человек, – в другом, – так мне казалось в детстве и юности: она – ночью, я – днем, она – в темноте, я – в солнечном свете. Но эти миры соприкасались в тревожной тайне вечернего света, вызывая во мне безотчетный страх перед грядущим наступлением ночи. С одной стороны – вера в бессмертие, с другой – не спать ночами, инстинктивно чувствуя тайное присутствие смерти или чего-то страшного, неестественного, неземного в одной комнате рядом с тобой. Вот и попробуй ответить на этот вопрос: во что ты веришь, в жизнь или смерть, если их миры, как два полюса – любовь и ненависть – развести невозможно, не утратив чего-то цельного.
Мистический страх – откуда берется это глубокое инстинктивное чувство, если нет веры ни в какие потусторонние нечистые силы? Мистический страх, чье детское сердце не томил он сладко-таинственной жутью, чье детское воображение не затягивал он в свой магический круг. Но с возрастом, к счастью или сожалению, уходят пустые страхи из нашей повзрослевшей души, рассеиваются, как утренний туман ранней жизненной поры. Но так ли уж пусты и бессмысленны были они? Все мое детство, сколько я себя помню, прошло