Гибель красных Моисеев. Начало террора. 1918 год. Николай Коняев
как популистские декларации, обрели беспощадную силу грозного оружия. В ленинской редакции Декрет о мире превратился в декрет о гражданской мировой войне…
На наш взгляд, историки несколько преувеличивают роль соглашений, заключенных большевиками с немецким генштабом. Интересы немцев и большевиков в конце 1917 года и так совпадали по многим пунктам…
В первую очередь по вопросу о судьбе русской армии.
Германия стремилась уничтожить Восточный фронт, а большевики – демобилизовать еще не до конца разложившуюся действующую русскую армию, настроенную к ним не менее враждебно, чем к немцам.
Исходя из своих собственных интересов, советское правительство потребовало от главкома генерала Николая Николаевича Духонина «сделать формальное предложение перемирия всем воюющим странам».
Однако, по представлениям Николая Николаевича, подобные предложения могли исходить не от неведомо кем назначенных полномочных собраний народных представителей, а только от правительства, облеченного доверием страны, и он отказался исполнить приказ, за что и был растерзан латышами[8], а на его место назначен не отличавшийся излишней щепетильностью прапорщик Крыленко.
Интересно, что в самой армии прекрасно понимали, к чему могут привести такие переговоры о мире…
«Был целые сутки в карауле в бывшем Министерстве иностранных дел, – вспоминает очевидец тех событий С.В. Милицын. – Всего нас было 12 человек. Из нашего взвода я и Лукьянов. Разговор сразу завязался на политическую тему. Начал Аршанский.
– Слышали новость? Крыленко издал приказ о праве представителей полков заключать перемирие и представлять договоры на утверждение Советской власти?
– Что же! Значит, сколько полков, столько и мирных договоров? Украинский полк заключит один мир, Великорусский другой и так далее. Да и действителен ли приказ Крыленко для украинских частей?
– Ему это наплевать. Ему одного нужно – заключайте мир и расправляйтесь со своими начальниками. Вот прапорщику что нужно».
Но кроме разговоров никакого противодействия оказано не было.
В тех же воспоминаниях С.В. Милицына, пытающегося, как он говорит сам, понять, кто превратил в зверских людей, жадных к чужой собственности и жизни, тех, кто когда-то были чистыми детьми, верующими и любящими, разговор о прапорщике Крыленко так ничем и не кончается.
«Вот они тут крутят, а отвечать народу придется, – тихо, с ноткой грусти вставил Лукьянов.
– А ну их к черту. Давайте лучше чай пить. Чья очередь за кипятком?»[9]
В результате, когда предложения Ленина прекратить военные действия и самим выбирать уполномоченных для переговоров с германцами дошли до полков, начались стихийные братания. Заранее подготовившееся к подобному повороту событий германское командование бросило на «братания» сотрудников пропагандистских служб, и уже к 16 ноября двадцать русских дивизий, «заключив» перемирие, самовольно
Возглавлял латышей, растерзавших Николая Николаевича Духонина, Ян Цвикке, тот самый Радионов, который 23 мая 1918 года доставит на расправу в екатеринбургский «дом особого назначения» царских детей.