Дом. Роман. Иван Зорин
У одного из жильцов оказался знакомый, церковный иерарх, который предложил Пахому исповедоваться. Пахом неожиданно согласился, поставив условие, что и жилец не станет больше противиться его владению магазином. Явившись в собор к заутрени, Пахом долго мялся, не зная в чём каяться, а, когда речь зашла о магазине, предложил долю. Иерарх, обомлев, кивнул на распятие. «Бросьте, святой отец, – подмигнул Пахом, – копейка-то посильнее Христа будет!» Но у иерарха оказались связи, и он доказал обратное: освятив прежде головёшки, вместо магазина устроили домашнюю церковь, в которой поставили служить молодого батюшку с татарской бородкой.
Пахом Свинипрыщ был не единственным провинциалом, поселившимся в доме. Вместе с невесть откуда взявшимися тараканами, дом переживал их нашествие. Они приезжали отовсюду – с севера, юга, востока и запада, из мест отдалённых, и не столь, случалось, даже из-за океана, их было легко отличить по нездешнему выговору, который они привезли вместе с чемоданами, саквояжами и сундуками, и старожилы называли их варварами. Занявший апартаменты Матвея Кожакаря был из маленького, пыльного городка, затерявшегося в южнорусских степях. Его звали Фрол Покотило-Копотилов. Он носил обтягивающие трико, подчеркивавшие мужское достоинство, и, когда рассказывал о любовных подвигах, остальным казалось, что они никогда не бывали с женщинами.
– Знаем, знаем, шалун, – перебивали его, едва он открывал рот, – дон Жуан отдыхает!
– Шалун уж отморозил «пальчик», – вздыхал он, косясь на своё выпиравшее сокровище. – А бес стучит ему в ребро!
От него шарахались, как от прокажённого, но, заразившись его философией, мужчины стали измерять счастье в женщинах, с которыми провели ночь, а женщины – числом своих мужчин. Из жильцов он близко сошёлся только с Пахомом Свинипрыщ.
– Мы с тобой ещё понаделаем дел! – обнимал его тот, доставая бутылку.
– Да уж, развернёмся! – пропустив рюмку, веселел Фрол. – Главное, выбраться из этой дыры. – Пахом вскидывал бровь. – А разве не замечаешь, тут все сумасшедшие, жить здесь как в психушке.
И Пахом Свинипрыщ стал обращать внимание на странности жильцов, к которым привык.
– Да они все чокнутые, – убеждал Фрол. – Чего им не хватает? Бабы есть, мужики тоже, живи – не хочу! А взять угрюмого управдома. Пишет и пишет, как прокурор. И куда мы попали?
Замолчав, Фрол наливал очередную рюмку, а Пахом Свинипрыщ вспоминал деревню, посиделки до зари, горластых петухов и, почесав затылок, кривился, не в силах понять, как оказался в каменном мешке.
Расходились они рано, ложась спать, когда в доме только включали телевизор. Перестав здороваться, они косились на жильцов, будто происходившее их совершенно не касалось, будто жизнь в доме текла мимо них. А однажды исчезли. Потому что никогда не существовали. Их выдумал Савелий Тяхт, чтобы взглянуть на дом со стороны. Пахома Свиниприща он слепил с того полнокровного хохла, который сходу