И плеск чужой воды… Русские поэты и писатели вне России. Книга вторая. Уехавшие, оставшиеся и вернувшиеся. Юрий Безелянский
он все понял и с грустью подумал: сделано чисто, профессионально. И спокойно сказал вооруженным людям: «Разрешите докончить завтрак».
А дальше все пошло по заготовленному сценарию: Москва, внутренняя тюрьма ОГПУ на Лубянке, вопросы, «всемирно-показательный процесс», как написал большевистский публицист Емельян Ярославский. А другой – Карл Радек – с удовольствием живописал: «Как картежный игрок, потерявший все, с мутной головой, смотрящий на восходящее солнце, встал этот человек, десятки раз рисковавший своею жизнью, встал, вызывая к себе отвращение и жалость…»
Большевики любили унижать противников и поливать их грязью (пример подавал сам Ленин), а Радек (настоящая фамилия Собельсон) отличался особенно бойко-гнусным пером. Через 12 лет после гибели Савинкова и Радека постигла кара: в 1937 году он был осужден и погиб в тюрьме.
21 августа 1924 года Борис Савинков на Лубянке дал письменные показания. По определению писателя Юрия Давыдова: «Почерк был твердым, текст сжатым, как возвратная пружина браунинга».
«Я, Борис Савинков, бывший член Боевой организации ПСР (Партии социалистов-революционеров, или сокращенно – эсеров. – Ю.Б.), друг и товарищ Егора Сазонова и Ивана Каляева, участник убийства Плеве, вел. кн. Сергея Александровича, участник многих других террористических актов, человек, всю жизнь работавший только для народа и во имя его, обвиняюсь ныне рабоче-крестьянской властью в том, что шел против русских рабочих и крестьян с оружием в руках».
Что примечательно: в камере Савинкова не били, не пытали, не истязали, как других врагов советской власти. Ничего этого не было. Было другое: для него создали комфортное заключение, постелив в камере ковер, оставили кое-что из домашней мебели, предоставили все необходимое для письма и работы и даже… даже разрешили жить со своей третьей женой Любовью Ефимовной, – мол, наслаждайся и думай, как хорошо и уважительно относится к тебе советская власть. Возможно, на это и купился Борис Викторович, возможно, и подумал, что может пригодиться даже и большевикам…
На суде Савинков сказал:
– После тяжкой и долгой кровавой борьбы с вами, борьбы, в которой я сделал, может быть, больше, чем многие и многие другие, я вам говорю: я прихожу сюда и заявляю без принуждения, свободно, не потому, что стоят с винтовкой за спиной: я признаю безоговорочно Советскую власть и никакой другой.
В заключительном слове добавил:
– Для этого нужно было мне, Борису Савинкову, пережить неизмеримо больше того, на что вы можете меня осудить.
Его осудили на расстрел с конфискацией имущества. Это было 29 августа, а через пять часов Савинкову вручили постановление Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР, где высшая мера заменялась десятью годами лишения свободы. Не смерть, а десять лет тюрьмы. Все это было, очевидно, заранее прописано в сценарии о судьбе Савинкова.
За что милость? Вероятно, все это было рассчитано на эмиграцию, на некоторую нейтрализацию активного