Клинки кардинала. Алекс де Клемешье
долга и вычеркнувший спальню жены из списка мест, необходимых для посещения, – да, король пришел в ярость, не без оснований обвинив мадам де Шеврез (вернее, тогда еще вдову де Люинь) в произошедшем. Он и раньше с настороженностью относился к окружению своей супруги, теперь же пользовался любым подходящим поводом, чтобы удалить ближайшую подругу Анны из столицы, так что значительную часть жизни в статусе герцогини де Шеврез Мари была вынуждена проводить в нескольких лье от Парижа, в замке Дампьер, принадлежащем принцу Клоду Лотарингскому. Однако влияние подруги на королеву от этого ничуть не ослабло и не сулило ничего хорошего. Ришелье переживал и злился.
Я его понимал.
Давным-давно, когда четырнадцатилетнюю испанскую инфанту Анну доставили в Париж для венчания с юным Людовиком, епископ Люсонский проникся к ней искренним сочувствием и симпатией. Пусть такие браки и были в порядке вещей, однако милая и скромная девочка, оказавшаяся вдали от дома и родных, вызывала чисто человеческую жалость со стороны моего родственника. Став ее духовным наставником, Арман по многу часов проводил с ней в богословских беседах, учил ее правильному произношению, разъяснял тонкости французского этикета, историю и значение тех или иных светских традиций. В те времена я не был у него на службе и по вполне понятным причинам не поддерживал никаких отношений с внучатым племянником, но пару раз я видел их вместе, и следует признать, что настолько взаимной дружеской привязанности я не встречал среди людей ни до, ни после. Подобная привязанность может существовать между родственниками или любовниками, но Анна и Арман не были ни теми, ни другими.
Что-то произошло за те несколько лет, пока епископ Люсонского диоцеза отсутствовал при дворе. Возможно, Анна всерьез приняла лживые обвинения, из-за которых ее наставник был приговорен к ссылке. А может быть, ее напугало то, что в двух войнах подряд Люсон выступил на стороне Марии Медичи, а значит – против короля и королевы. И пусть впоследствии лишь благодаря искусным действиям Армана мать и сын помирились – в душе юной Анны Австрийской Ришелье мог так и остаться предателем. Иначе я не знаю, чем объяснить все те козни, которые испанка начала строить вместе с подружкой-герцогиней моему внучатому племяннику.
Апофеозом гнусности со стороны де Шеврез стало предложение разыграть кардинала. Однажды молодая королева вслух начала вспоминать времена, когда они с Арманом были близки, а затем ее мнимая ностальгия распространилась и на родину. «Ах, герцог, если бы вы знали, как я скучаю по дому! – горестно восклицала она в присутствии ничего не подозревающего кардинала. – Скучаю по милому брату Филиппу, по испанскому солнцу и по сарабанде… Ах, если бы кто-нибудь захотел сделать мне приятное и станцевать сарабанду!» Ришелье хмурился, кусал губы, но в итоге решился исполнить желание своей бывшей воспитанницы – в надежде, что этот жест вернет ее дружеское расположение. Вечером он явился в ее покои в расшитом болеро