Гайдзин. Джеймс Клавелл
к действительности и заставив сосредоточиться.
«Какая ирония, что эта девчурка становится теперь крайне важной пешкой в Большой игре – Франция против Британии. Да, но такова жизнь. Отложить мне все до завтра или до послезавтра или сдать карты прямо сейчас, как мы договорились, Анри и я?»
– Ах, – говорила она, обмахиваясь веером, – я так счастлива сегодня вечером, Андре, ваша музыка дала мне так много, я вдруг снова почувствовала себя в опере, эти звуки уносили меня вверх и вверх, пока я не ощутила тонкий аромат Парижа…
Против своей воли он был зачарован. «В чем тут дело? В ней самой или она просто напоминает мне, какой могла бы сейчас стать Мари? Не знаю, но так и быть, Анжелика, сегодня я оставлю тебя на твоем счастливом воздушном шаре. Завтра будет еще не поздно».
Тут его ноздри уловили легчайший аромат ее духов, «Vie de Camille», напомнив ему о флаконе, который он с таким трудом выписал из Парижа для своей мусуме Ханы – Цветка, – и внезапно охватившее его озлобление как вихрем смело все его благородные побуждения.
Поблизости не было никого, кто мог бы их слышать, Хай-стрит лежала почти пустынная в обе стороны. Но он все равно понизил голос:
– Мне очень жаль, что приходится говорить вам все это, но мне стало известно кое-что, о чем вы должны знать. Не представляю даже, с чего мне следовало бы начать, но… ваш отец посетил Макао несколько недель назад, он очень крупно играл там и проиграл. – Понсен заметил, как мгновенно побледнело ее лицо. Его душа распахнулась навстречу ей, но он продолжал следовать плану, который они выработали с Сератаром. – Извините.
– Очень крупно, Андре? Как это нужно понимать? – Ее слова прозвучали чуть слышно, он видел, как она смотрит на него широко открытыми глазами, напряженно застыв в тени здания.
– Он потерял все: свое дело, ваши средства.
Она охнула:
– Всё? Мои средства тоже? Но он не может!
– Мне искренне жаль, но может и уже сделал. Закон позволяет ему это: вы его дочь, вы не замужем, не говоря уже о том, что вы несовершеннолетняя, он ваш отец и вправе распоряжаться и вами, и всем, что вам принадлежит, но вам, разумеется, это и так известно. Еще раз извините, мне очень жаль. У вас есть какие-нибудь еще деньги? – поинтересовался он, зная, что у нее не осталось ни гроша.
– Простите? – Она вздрогнула всем телом и постаралась заставить свой мозг мыслить ясно.
Неожиданность, с которой ей открылось, что второй из ее самых ужасных страхов стал теперь реальностью и достоянием гласности, в клочья разодрала тот столь тщательно свитый кокон, в котором она пыталась спастись.
– Откуда… откуда вам известно все это? – запинаясь, пробормотала она, слепо ища руками какую-нибудь опору. – Мои, мои средства принадлежат мне… Он обещал.
– Он передумал. А Гонконг – та же деревня, в Гонконге нет секретов, Анжелика, ни там, ни здесь ничего нельзя утаить. Сегодня я получил послание с нарочным из Гонконга, от одного из деловых партнеров. От него я узнал детали – он был в то время в Макао и