Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII. Альфред де Виньи
где утверждалось, будто монахини одержимы дьяволом, и даже не подумал о том, что это повлечет за собою казнь Урбена; последующее представлялось ему одной из тех более или менее длительных церемоний, к которым он относился совершенно равнодушно, ибо уже давно привык к ним, привык быть не только свидетелем, но и участником, даже необходимой принадлежностью сопровождающих их торжеств. И в данном случае он не выказал никакого отношения к событиям и лишь хранил безупречно благородный и ничего не говорящий вид.
Между тем отец Лактанс, придя в себя после неожиданного обличения настоятельницы, повернулся к председателю и сказал:
– Вот еще одно убедительное доказательство бесноватости, ниспосланное нам небесами; ибо до сего времени мать-настоятельница никогда не нарушала скромности и суровости, присущих ее ордену.
– Пусть вся вселенная видит меня сейчас! – все так же твердо сказала Жанна де Бельфиель – Нет унижения, которое я не заслужила бы на земле, а небо отвергнет меня, потому что я была вашей соучастницей!
По лбу Лобардемона струился пот. Стараясь успокоиться, он сказал:
– Что за нелепые выдумки! Кто же вас принуждал, сестра?
Голос девушки стал совсем потусторонним; она собралась с последними силами, прижала руку к сердцу, словно хотела вырвать его, и, смотря на Урбена Грандье, ответила:
– Любовь.
Весь зал вздрогнул; Урбен, сидевший после обморока с опущенной головой, словно мертвый, медленно обратил на нее взор и окончательно пришел в себя, чтобы испытать новую муку. Кающаяся продолжала:
– Да, любовь; он отверг ее, он так и не познал ее до конца, я вдыхала любовь в его речах, глаза мои черпали ее в его небесном взоре, его наставления только разжигали ее во мне. Да, Урбен чист, как ангел, но добр, как человек, который любит; я не знала, что он любит. Не кто иной, как вы, – воскликнула она, указывая на Лактанса, Барре и Миньона, и скорбь в ее голосе сменилась негодованием, – не кто иной, как вы, открыли мне, что он любил, вы, которые сегодня утром уж чересчур жестоко отомстили за меня, одним-единственным словом убив мою соперницу. Увы! Я хотела только разлучить их. Это было преступно; но по матери я итальянка, неистовая ревность пожирала меня; вы позволяли мне видеться с Урбеном, быть его другом, видеть его каждый день…
Она умолкла, затем с воплем: «Люди, он неповинен! Прости меня, страдалец! Лобзаю стопы твои!» – она упала к ногам Урбена и только теперь разразилась потоком слез.
Урбен поднял скованные руки, благословил ее и сказал ласково, еле слышным голосом:
– Ступайте, сестра. Я прощаю вас во имя Того, пред Кем вскоре предстану; я говорил вам когда-то, а теперь вы и сами убедились, что страсти всегда пагубны, если человек не стремится обратить их к небесам!
Лицо Лобардемона вновь покраснело.
– Несчастный! – сказал он. – Ты прибегаешь к словам церкви!
– Я не покидал ее лона! – возразил Урбен.
– Уберите эту женщину! – распорядился председатель.
Когда