Счастливые и несчастные (сборник). Леонид Сергеев
Он живет в тумане, в пыльном тумане – в прямом смысле слов – годами не вытирает пыль, «чтобы уйти от пошлой реальности». У него пыльные окна и занавески; толстым слоем пыль покрывает все вещи, большинство из которых страшно старомодные, из немыслимо далекого прошлого.
– Старые вещи как ничто дают почувствовать время, – изрекает брат. – Я собиратель прошлого… Пуританских ценностей…
Свои странности есть у каждого, но брат переплюнул всех. Как-то я хотел сдуть пыль с одной штуковины, чтобы лучше ее рассмотреть, брат тут же вспыхнул:
– Не вздумай! На старых вещах не только пыль, но и печаль!
Он вообще постоянно меня поучает:
– Тебе надо сменить гардероб (надо сказать, я годами ношу одни и те же вещи; галстуки не терплю, брюки не глажу, бреюсь раз в неделю).
И поправляет меня брат частенько:
– Не сколько времени, а который час. В твоем возрасте пора бы уже грамотно выражаться по-русски.
Я уже говорил, что достаточно близок к творческим людям, можно сказать, мы вращаемся бок о бок, как шестеренки – это вращенье особо заметно в клубе книголюбов – самом суматошном месте в городе, где по вечерам собираются поэты, художники, представители моей профессии; и, разумеется, это вращенье особо шумное под водочку, без которой нам никак не обойтись, без которой мы просто-напросто заржавели бы. Брат иногда наведывается в клуб, но открыто презирает наши дымные застолья. Брезгливо выпятив губы, он говорит мне:
– Меня поражает слабость твоего интеллекта (это говорит он, недалекий, ничего не петрящий в жизни стихоплет!). Сколько можно пьянствовать и попусту чесать языками? Сумбурные сборища – это более чем несерьезно. И эти ваши некрасивые грубые женщины!.. Ты на глазах распадаешься как личность. Дикий случай…
Скажу честно, общаясь с моим братцем, надо иметь крепкие нервы. Я-то его, полусумасшедшего, всерьез не воспринимаю, ведь он живет отшельником – ни друзей, ни женщин; на его дни рождения приходят, как на похороны – одни родственники: я и две наши тетки. А женщины… Их у него за пятьдесят лет было всего две: жена, которой он пускал пыль в глаза – говорил о своей нечеловеческой славе, будто уже обеспечил себе бессмертие и стоит вровень с Пушкиным; лет пять она верила в эту ахинею, потом разобралась, что к чему, и бросила его. И была какая-то помаргивающая девица, которой он тоже пытался запудрить мозги, но она раскусила его еще быстрее. Такая горькая хроника. И вот этот дилетант в женском вопросе на прошлой неделе мне говорит:
– В одной редакции работают две секретарши, мои приятельницы. С одной из них у меня, возможно, будет грандиозный роман. Она сильно мной увлечена. В субботу я пригласил их в клуб, закажи столик, посидишь с нами. Но учти, это женщины высшего класса – не ваши клубные шлюхи. Они дамы комильфо, ты таких и не видел никогда. Веди себя предельно деликатно, тактично, без единого грубого слова. Сможешь?
– Постараюсь, – ляпнул я, подивившись везенью брата и его белоснежной идее.
– И