Огола и Оголива. Ольга Евгеньевна Шорина
медленно и горделиво отсчитала «бродячим артистам» гайдаровскую мелочь, которую уже четыре года нигде не брали, но ещё сдавали на почте за конверты и марки. Эх, старая курица! Ну, хочешь облагодетельствовать побирушек, дай им нормальные деньги, или не давай ничего!
–У меня и аккордеон есть, и мандолина, и контрабас, – грустно сказала женщина. – Я сыну покупала. Он у меня МГУ закончил, физик-ядерщик. Изуродовали его, болеет с двадцати семи лет, а сейчас ему шестьдесят. Вот так и мотаюсь. А мне восемьдесят четыре.
Она вышла ещё в Москве, а дед поехал со мною в область. И хотя я не помнила, какие ландшафты в наших краях, что-то мне не нравилось, и я беспомощно озиралась. А трансляция не работала! Невнятно бормотала.
–Вы куда едете? – вдруг спросил мой сосед.
–На Воронок!– гордо ответила я, решив, что ему просто не хватает общения.
–А он туда не ходит! – злорадно сказал дед, – седой, лохматой, с неприятной краснотой во всю старческую, шершавую щёку.– Это дорога на Загорск, на Александров. Я слышал про ваш Воронок.
И я в ужасе вышла вместе с ним в неизвестность.
–Вы с какого вокзала уезжали?– продолжал, как мне казалось, издеваться дед.– Это вам надо опять в Москву возвращаться. Узнайте в кассе, когда будет поезд.
И он ушёл, а я осталась на незнакомой станции, как птенец, выпавший из гнезда. Здесь было красиво, тихо, золотые деревья. На дороге лежал человек, – «пьяный, сонный аль убитый». Просто как в песне поётся: «На дальней станции сойду, трава – по пояс…»
Я перешла рельсы по точно такому же, как у нас на Воронке, деревянному настилу и по аккуратной лесенке взобралась уже на московскую платформу. Это была какая-то скромная, маленькая станция вроде нашего Воронка, Соколовской, Чкаловской,– как описывают их сейчас в Википедии, «с двумя боковыми платформами прямой формы». Сейчас их почти все перестроили, переложили, а тогда на московской стороне были сложенные из кирпичиков, аккуратные будки зарешёченных касс, крашенных в разные цвета. У нас на Воронке – жёлтые, а здесь– в рыже-коричневые. А на противоположных не было вообще никаких построек.
По платформе лениво прохаживалась женщина в серой шерстяной шапочке с рынка,– и у меня была точно такая же! Я спросила её:
–Это какая станция?
–Вон же написано! – раздражилась она.– Заветы Ильича!
Действительно, над красивой готической аркой были красивые белые буквы.
–А дальше что? – махнула я рукой вглубь области.
–Правда!– всё также раздражённо ответила женщина.
Все эти самые обыденные для нашей страны названия показались мне ужасно странными, как будто я залетела на другую планету. Впрочем, при моей оседлости, просто тюремной жизни на крошечном пятачке, соседняя с нашей железнодорожная ветка и вправду была другой планетой.
–А вы не знаете, как мне до Щёлкова доехать? – не отставала я.
Эта полная, небольшого роста аборигенка была сейчас для меня просто маяком в густом тумане, единственной надеждой.
–А что это