Век императрицы. Натали Якобсон
испытующе поинтересовался Эдвин. – Ты хочешь о чем-то спросить меня.
Уголки его губ чуть изогнулись в улыбке, словно желая сказать «человек, я знаю, насколько ты подвержен страстям». И Марсель растерялся, счел почти грехом просьбу, невольно сорвавшуюся с губ.
– Можно я нарисую тебя!
– Нет! – отказ был категоричным и неизменным. Эдвин уже не передумает.
Зачем он только спросил. Марсель корил себя за излишество, ведь мог бы просто молча осуществить свою задумку. Не нужно было просить на то разрешения, он ведь не собирался делать ничего плохого или преступного. Эдвин бы даже не узнал… Хотя нет, Эдвин знал обо всем, знал о желании Марселя еще до того, как тот сам об этом заговорил.
– Не трать время зря, – уже более мягко добавил Эдвин. – Ты долго и напряженно работал, почти не спал и не ел. Лучше отдохни, пройдись по Рошену, развлекись, а потом придет вдохновение, и ты думать забудешь о таком неуловимом призраке, как я.
– Но разве может существовать вдохновение отдельно от твоего волшебства? – Марсель показался самому себе дерзким, почти наглым, но удержаться от препирательств не мог, вот соседи удивятся, если услышат, как он кричит в пустой комнате и спорит сам с собой.
– Как же ты глуп! – Эдвин развернулся, молниеносно взмахнул рукой, но вместо того, чтобы ударить Марселя, ударил ладонью по столу. Дерево скрипнуло, колченогие ножки зашатались.
Марсель смотрел и не верил себе, на столешнице, измазанной масляными красками, протянулись пять глубоких борозд, как царапины от чьих-то когтей, но ведь у Эдвина не было когтей, только ровные чуть длинные розоватые ногти. Они бы обломались прежде, чем смогли так сильно процарапать прочную дубовую поверхность. Смогло бы это сверхъестественное создание оцарапать железную дверь с такой же легкостью. Марселю стало жутко от собственных мыслей.
– Не бойся, – Эдвин успокоился, но в его глазах до сих пор бушевал, как пламя, безумный неудержимый гнев. – Я не причиню тебя зла.
Конечно, не причинит. Его ярость найдет выход на ком-либо другом. Эдвин коротко усмехнулся.
– Не дрожи, как кролик и не зли меня больше!
– Я не хотел говорить так грубо, – поспешно извинился Марсель. – Неужели, ты сам не знаешь, насколько ты красив, не хочешь, чтобы твой портрет вызывал восхищение у людей, сохранился, как реликвия для многих поколений…
– Боюсь, что сам я окажусь долговечнее портрета. Думаешь, мне понравится наблюдать за тем, как тлеет под нещадным воздействием времени твое произведение, а образ в зеркале, который должен был бы претерпеть изменение в первую очередь, так и не меняется. Холст, который должен бы стать бессмертным трескается и тускнеет, а тот, кто не хотел вечности, кто должен был первым сойти в могилу, вопреки всему не умирает. Один опыт с портретом уже потерпел неудачу, я не хочу, чтобы он повторился. Не подумай, что я эгоистичен. Я не запрещаю тебе творить, я запрещаю тебе подвергать себя опасности.
Эдвин быстро