Век императрицы. Натали Якобсон
Лица Марсель не разглядел. Оно уперлось в камни мостовой. На неестественно перевернутой шее виднелось несколько шрамов. Царапины. Ровно пять царапин. Марсель зажал рот рукой. Какой-то маляр, стоявший рядом, предусмотрительно отодвинулся в сторону, решив, что его тошнит, но Марселя не тошнило. Он готов был закричать, засыпать вопросами кого-то незримо стоявшего поблизости. Почему царапины на горле мертвеца так похожи на те, которые избороздили поверхность стола в его собственной мастерской?
– Эдвин не мог убить, – тихо, едва слышно прошептал он, сам не зная зачем. Кого он пытался в чем-то убедить? Какой-то прохожий обернулся, будто расслышал все и окинул Марселя внимательным взглядом из-под полей шляпы.
– Он на такое не способен, – Марсель прижал ладонь ко лбу. Ему почудилось, что у него вот-вот начнется жар.
Он развернулся и побрел прочь от фонтана, от зловония мертвечины и тихо передающих друг другу сплетни голосов.
– Пошлите кого-нибудь за коронером, – раздалось у него за спиной, но Марселю уже было все равно. Пусть придет целый полк и сразу несколько констеблей, им все равно не выйти на след того, кто не оставил на земле никаких следов, ибо его стихия – небеса. Людям, испытывающим притяжение земли, никакими сетями не поймать того, кто свободно летает в ночи.
Марсель одернул себя. Он слишком поспешно решил заклеймить убийцу. Его суждение пристрастно. Он просто обиделся на Эдвина за то, что тот не позволил ему написать новый портрет. Если Эдвин, действительно, обладает некой неодолимой мистической силой, это еще не значит, что он станет убивать всех подряд, а потом разбрасывать и трупы, и улики посреди самых оживленных проспектов. Да, царапины на горле того несчастного точь-в-точь такие же, как те, которые оставил на древесине Эдвин всего лишь одним прикосновением, но это еще не значит, что виновен он. Ведь Эдвин не раз намекал, что он не единственное сверхъестественное создание в мире. Возможно, поблизости бродит некто, похожий на него, а, может, ночное убийство это дело маньяка. Эдвин просто не мог никого убить, да, он очень силен, но чист и прекрасен, его мерцающие во мраке руки не могут быть запятнаны кровью.
Марсель брел, не выбирая направления, и твердил про себя, как молитву, то, что Эдвин ни в чем не виновен. Это просто совпадение. Будь Эдвин жесток, для чего бы тогда он стал бы утешать и ободрять какого-то художника. Он ведь ни разу не пытался напасть на Марселя или запугать его. Он никогда не требовал никаких клятв или обетов молчания. Творца и заказчика связала незримая прочная нить, гораздо более ощутимая, чем сильнейшая из клятв. Почему же тогда Марселю кажется, что его уста сомкнул роковой обет, что он не имеет права никому рассказать об Эдвине, что он сам уже стоит на краю пропасти, из которой выбраться уже не сможет, ведь у него же в отличие от Эдвина нет ни крыльев, ни колдовских сил.
Какой-то вельможа, стремительно прошагавший мимо, толкнул Марселя и чуть не сбил с ног. Звякнули о мостовую несколько монет, выпавшие из черного, вышитого какими-то символами