Эстетика убийства. Андрей Бинев
спину, есть ножом и вилкой, твердо знать предназначение столовых приборов, писать простейшие стишки, выборочно читать (…именно выборочно, а не всё подряд! Неразборчивость в этом деле она считала проявлением бескультурья, как и всякую несдержанность), добиваться во всем справедливости и не давать в обиду своих.
Когда бабуля ушла из жизни, я растерялась. Мне стало скучно и страшно. Но бабуля приходила ко мне во сне и наставляла меня.
Я осталась одна в огромной пятикомнатной квартире на Мясницкой, в старом доме. Кривоколенный переулок, изящно изгибающийся в Банковский, почти упирается в наш дом. У нас туда даже есть выход, через двор. Родители прилетают редко, они ведут себя обычно как клиенты отеля: недовольно дуют щеки, переглядываются, подолгу рассматривают какие-нибудь вещи и недоуменно отставляют их в сторону. По утрам они молча сидят на кухне и ждут, наверное, когда разверзнется перед ними скатерть-самобранка, называемая ими «шведским столом».
Я к их приезду нанимаю домработницу Нину, которая вкалывает в доме так, как, должно быть, весь вместе взятый вышколенный персонаж в пятизвездочной эмиратской гостинице. Нина – вообще отдельная история. Сначала она очень недолго служила в «Национале» сервировщицей, откуда ее выгнали за какой-то некрасивый скандальчик; ее мне рекомендовала наша прежняя домработница, веселая девица Надька Павельева, ее землячка с Дона. Но об этом после, после…
Потом посол с женой посла улетают к себе до следующего года, и я с облегчением вздыхаю. В день их отъезда мы с Нинкой надираемся от счастья, как ямщики, следим ногами везде, где возможно, разливаем на кухне вино и разбрасываем крошки, мусор, разные огрызки. Шабаш устраиваем, одним словом. Наряжаемся во всякое тряпье и визжим, как резаные. Очень весело, хотя утром всё это приходится самим же убирать.
Я не замужем и никогда в этом тяжком гражданском состоянии не состояла. И не буду! Родители очень негодуют, постоянно подсовывают мне (заочно, разумеется, они же всегда в отъезде!) каких-то занюханных карьерных бобылей, а я налаживаю их пинками под зад и пускаюсь во все тяжкие. То есть сплю с теми, кто мне приятен, и люблю тех, кто этого заслуживает, на мой взгляд. А взгляд у меня очень капризный и очень внимательный. Не люблю людей без изъянов! Да! Без изъянов я всех презираю, потому что они примитивны. Человек должен быть интересным, а к этому его либо толкает изъян (чтобы выделиться, чтобы компенсировать недостаток!), либо изъян получается вследствие его природной оригинальности.
Да вот, пожалуйста – доктор Арсен Чикобава! Таких, как он, днем с огнем не сыщешь! Любопытнейший тип мужчины! И имя, и фамилия! Чико-чико-чико! У кого такое есть! Только у меня. То есть, конечно, у него. Но и у меня…
Есть еще один… но о нем потом. Это – талантище, одаренность планетарного масштаба. Бабуля его терпеть не могла, а я уважала. Меня к нему тянуло тогда даже больше, чем теперь к Арсену. Потому что такая одаренность – тоже тип уродства. Потом, потом… о нем потом… когда-нибудь.
Однажды я