И учителя английского влюбляются. Прекрасные лимитчики. Гвейн Гамильтон
главное, а голос, взгляд, огненные стрелы исходящие из ее души. Официантка даже заплакала, до того ее обжигали стрелы. Учителя попросили Стива, чтобы девушку поставил на место – не понимали еще, что это она в команде у него. Но она сама знала. Стало казаться, будто ей нравится его унижать своим поведением.
Начали заниматься пивом посерьезнее и пытались на нее не смотреть. Думали про себя: «Что это такое, блин, он же не мужик, что ли, что это такое?» Все равно, конечно, ее косые струи дождя лили на веселье, но она, по крайне мере, ротиком замолкла, и пиво грело.
Я смотрел в кружку пива и думал о том, как мы с любовью сегодня соприкоснулись, как она мне дала свою руку подержать пару секунд, как она на меня посмотрела глубоко. Пиво перерисовало картинку событий. Гримаса у нее – тоска из-за того, что меня всю жизнь ждала, и чуть не потеряла надежду дождаться. Болезнь – более острое проявление того же. А вот теперь я здесь, болезнь пройдет, будет счастье, здоровие и главное – поцелуи, фу как.
Начал я думать об этом счастье, как загрохотала во всю свою прекрасную силу девушка Стива и, как любое природное явление, прошла дальше. За ней на улицу побежал Стив. Через окно было видно, как он пытается ее успокоить и как она закуривает. Столько выпили, вроде не понимали, что происходит, не узнали своего. «Смотри, какой-то великан под дождем. Ммда, понятно». Все были благодарны, что они ушли, и что можно было теперь уютно высохнуть.
«Ну и дурацкий вечер, – подумал я, – впрочем, и слишком типичный, не перый такой, пойду-ка домой, чтоб свежо продумывать следующие шаги».
Но домой я не пошел, а остался с ребятами, не в первый раз и уж точно не в последний.
8
Погода висела между осенью и зимой, не хотела переключиться. Дождь был, холодно было. Не запахло снегом еще. Листьев как будто и никогда не было на деревьях. Дворники работали вениками.
Вскоре поправилась девушка моей мечты, и я смог ее лучше разглядеть, без пафоса болезни. Не дурнушка, это точно. Черные, как ночь, волосы. Темные, стеснительные глазки. Смуглянка! Длинные, честные ножки. Многозначительные руки. Я тебя люблю! Одевалась она скромно, в джинсах и в свитере, как хорошая канадская девушка, без пафоса. Но главная, на мой взгляд, ее черта была не внешная такая простая красота, а свежесть какая-то, чистота, что-ли. Ей было, может, девятнадцать, и она не выглядела старше или особенно опытной, как обычные русские девушки. Фу, какая красивая. Фу, какая девушка мечты. Воодушевляла меня одна ее видимая чистота. Раз она такая, может, и найдем общий язык и ее не смутит моя относительная невинность, наверняка и сама относительно невинна. Но как начать, что делать?
Видел я ее пару раз в неделю, когда она приходила на занятия. Занималась она в группе у Эдуарда, что утешало, потому что если кто-то стеснялся больше и был более относительно невинным, чем я, это был он, настоящий джентельмен, и можно было его не подозревать. Он никогда не смотрел