Урки и мурки играют в жмурки. Фима Жиганец
ещё как-то терпел. Но когда барышня со слезами на глазах призналась, что не захватила в поход туалетную бумагу, Дима сорвался и выдал массу любопытных случаев из жизни замечательных людей. Алик запомнил только про папашу Хэма да ещё про какого-то французского великана со сложной фамилией, который подтирался молодым гусёнком.
При воспоминании о фамилии Алика Сутрапьянца пробило на лирику.
– Слышь, Костя, – проникновенно обратился он к следователю, – почему так несправедливо мир устроен? У одних фамилия как фамилия. Скажем, хоть бы и Костанов. Костанов – это звучит гордо. А другим достанется какой-нибудь голимый Сутравусмерть…
Костя влил в себя очередную мензурку, чтобы как следует осмыслить услышанное и ответить по существу.
– Алик, это исключительно твои личные комплексы, – пояснил он медику. – Нет в мире идеальных фамилий. Ни одной.
– А твоя чем плоха? – спросил Сутрапьянц.
– Ты знаешь, как меня шеф называет, когда ему вожжа под хвост попадает?
– Нет…
– Ты, говорит, не Костанов, ты Шайтанов! – воспроизвёл Костя. – Тебя, говорит, черти сотворили, когда хрен полоскали в рукомойнике. Как следователь ты находишься на пещерном уровне. Тебе, говорит, не преступников, тебе мандавошек у мамонта ловить…
– А у него у самого какая фамилия?
– Не знаешь, что ли? Смирнов у него фамилия.
– Вот так всегда, – расстроился Алик. – Как сволочь, так с приличной фамилией.
– Да он не сволочь, – сказал Костя. – Он прокурор. Алик, давай ещё раз на Коляна глянем.
– Началось, – скроил недовольную физиономию Алик. – Эх, раз, ещё раз… Это не музей мадам Тюссо. Хорошо, вспорю я ему брюхо. Получишь свою гистологию. Но попозже.
– Да не нужна мне пока гистология. Мне бы поверхностный осмотр.
– Поверхностный я уже сделал. Аппендикс ему вырезали. Судя по шву, в глубоком детстве. Громадный рубец, чуть ли не колючей проволокой стянут. Во коновалы были!
– А то сейчас лучше, – саркастически вклеил Костя. – Чего ещё?
– В Усольске этот тип сидел, – сообщил Сутрапьянц. – В семьдесят четвёртом году. Наколка на правом предплечье.
– Неплохо, – похвалил Костя. – Это уже нечто. Других картинок нет?
– Она мне нужна, его Дрезденская галерея? Иди уже, гляди. И мёртвого затрахаешь.
Алик подвёл Костю к столу, и перед следователем во всей первозданной наготе открылся давешний труп Коляна. Вдобавок к сообщённому патологоанатомом сюжету Костанов узрел на левой груди Коляна перекошенную морду леопарда с развёрстой пастью, справа – голую девку на фоне игральных карт и медицинского шприца, в центре – православный крест с четырьмя карточными мастями, а на бедре левой ноги – весёлого чёрта, бегущего с залатанным мешком через плечо.
– Было счастье, да чёрт унёс, – констатировал Костя. – А что на спине?
Алик перевернул тело. Спина была чиста, как поцелуй невесты.
– Давай снова пузом кверху, – скомандовал следователь и выудил из кармана небольшую плоскую «цифровуху». –