Амнезия, или Фанера над Парижем. Владимир Ильич Купрашевич
связано с сексом, – засвечиваюсь я.
– Первичное чувство и зарождается, чтобы перейти в эту близость. Интимную. Ведь бутон, при нормальном развитии, заканчивается цветком. Так же должно быть и у людей. У вас все получится. И, самое главное, это общение будет толчком, поможет вам вспомнить тех, кто был с вами рядом, что с вами происходило вообще.
Я невольно хмыкаю.
– А если я выберу вас?
Мария как будто теряется, но ненадолго, потом убежденно произносит, что, конечно она тоже женщина и ничто человеческое ей не чуждо, но в этом случае…
Я не дожидаюсь завершения ее монолога.
– А без этого никак?
– Я уверена, что ощущения, которые вы испытаете, вернут в вашей памяти всех, кто был вам дорог. Я хочу, чтобы вы все вспомнили.
Ее настойчивость начинает меня утомлять.
– А мне это нужно?!
Мария теряется окончательно и мне начинает казаться, что это нужно ей.
Утром мне сообщают о выписке. Марии в нашем отделении почему-то нет, хотя должна была прийти на дежурство. Я останавливаю в коридоре санитарку и спрашиваю, что с ней случилось.
– Подменилась. Наверное, какие-то проблемы.
Я не настолько плох на голову, чтобы возомнить, будто эта проблема – я сам, хотя и могла бы улыбнуться на прощание.… Когда я видел ее улыбку в последний раз? Когда Мария объясняла мне, что такое полноценная любовь.… Почему все это достает меня? Действие психотропных? По логике, действие этих лекарств, как раз в обратном – подавлять всякие волнения. Не демидовские же лекции, о роли интенсивного секса в возрождении организма, привели к такому результату.
В приемный покой меня провожает старшая сестра, Тамара. Она выдает мне мои вещи и конверт.
– Это вам передала Мария.
Я тотчас сую нос в конверт и нахожу там несколько денежных купюр, ключ и записку. Я разворачиваю ее и убеждаюсь, что ключ от моей квартиры, дальше четко и крупно написан адрес этой квартиры и в самом конце приписка, что долг можно не возвращать, или, если очень уж захочется вернуть, когда будут лишние деньги…
Я вопросительно смотрю на Тамару. Из окна на нее падает солнечный луч, и я только сейчас замечаю на ее лице веснушки, которых раньше не видел из-за косметики. А может быть из-за тусклого освещения.
– Где это она все узнала?
– Подняла какой-то архив.
Тамара отвечает чуть слышно и смотрит на меня как-то странно, как на безнадежного пациента. Может быть, так оно и есть.
Часть вторая
Безликая одиночная камера, холодная и полутемная. Минимум мебели. Кровать, диван, тумбочка. Как в каземате. Неужели я и там побывал? Ванная и туалет отдельные, значит квартира. И, похоже, моя, но в каком-то запущенном состоянии. Наверное, стерильность больничных палат избаловала меня.
Нахожу в туалете швабру и пытаюсь навести хоть какой-то порядок. Мероприятие затягивается до полудня, пока я не прихожу, наконец, к неутешительному выводу, что уборкой здесь мало что изменишь. Ощущение неустроенности и какой-то необъяснимой тревоги не проходит. Правда Мария предупреждала,