На краю Мещёры. Юрий Леонов
мелкая. Кладешь поклон за поклоном, а ведро все полно лишь наполовину. Как вдруг пробились в меня щемящие сердце кличи. Похожи были они на журавлиные, но в то же время не курлыканье, а возбужденный птичий грай – тоска и смятенье.
Поднял голову – поодаль от соседнего села Пощупово вертелась в небе странная карусель. Две стаи кружили, словно догоняя друг друга. Чуть погодя в парящем коловороте угадалась слаженность движений одной крупной стаи. И еще стало очевидно, что карусель все же смещается, но не к югу как должно бы в эту пору, а на восток, пересекая пойму Оки. Все глуше, глуше кличи над осиянной долгожданным солнцем долиной. Такой нарядной, в бликах зелени и багрянца, она явила себя считанные минуты назад. И столь надрывно звучали над поймой голоса журавлей, что не понять их было невозможно.
Птицы прощались с Родиной. Прощались так, будто никогда больше не видать им этих милых сердцу просторов. Вещие птицы, им ли не знать, сколь тернист дальний путь в поднебесье. Еще немного… Да, вот уж только один клич, требовательный, зовущий остался в небе, клич вожака. Повинуясь ему, стая вытянулась длинной, углом станицей и мерно заколыхалась к югу.
ПРОВОЖАТЫЙ
От нашего дома в Константиново ведут несколько дорог, но мы предпочитали самую нехоженую из них. Припорошенными пылью проселками, луговыми, едва приметными стежками, обычно спозаранку, отправлялись мы, отпускники, втроем, всей семьей на поклон к земле, вскормившей Сергея Есенина. А в этот раз, когда гостил у нас школьный приятель сына, договорились избрать иной, кратчайший маршрут.
Утром вдоль обочин искристо сверкали росы, обещая ясную устойчивую погоду. Лесная, обметанная белой кипенью лабазника тропа вывела нас к тихой деревеньке Кривоносово.
Мы миновали последний из домов, когда под ноги выкатились из травы два рыжих кома – большой и маленький. Собаки встретили нас как давних знакомых, обнюхали, приветливо помахали хвостами и потрусили впереди, как будто только и ждали попутчиков в дальнюю дорогу.
Сухощавая, с обветренным лицом хозяйка дома, узрев беглецов, громко окрикнула с порога:
– Барон! Кузя! Вы куда это, гулены? А ну, марш домой! Трусивший вторым щенок беспокойно завертел кудлатой головой и остановился, прижав уши.
– Кому я сказала?! Сейчас же домой!
Уж так не хотелось меньшому возвращаться, но голос был властен и строг – попробуй ослушаться… И, оглянувшись на нас, с повинной опущенной головой побежал щен обратно, к дому.
Совсем иная реакция на угрозу была у рыжего ушастого, с грубо стачанной шлеей ошейника дворняги. Он не отреагировал на окрики даже тогда, когда голос хозяйки обрел грозовые оттенки. Мы тоже подключились к тем уговорам, даже ногами топали на собаку, прогоняя ее, впрочем, без энтузиазма, ибо решимость Барона составить нам добрую компанию несомненно подкупала своей безоглядностью. Пес трюхал и трюхал впереди, игнорируя все посулы, верный какому-то