На краю Мещёры. Юрий Леонов
строений Иоанно Богословского монастыря ходили по селу еще осенью. И верилось, и не верилось в них. Мало осталось в Пощупово стариков, помнящих, как в тридцатом году, сразу после празднования Троицы враз опустела обитель. Всю братию отправили по этапу, как чуждых новой власти элементов.
С тех пор каких только превратностей не пережили строения бывшего монастыря. По кирпичику разобрали селяне на хозяйственные нужды высокие монастырские стены. Один каркас остался от церкви Успения Божьей Матери. Три дня, как вспоминают старожилы, горела колокольня, под которой умудрились разместить склад горюче-смазочных материалов. Учащимся местного профтехучилища давали разнарядку: каждому за учебный год сбить со стен Успенского храма, расписанного в прошлом веке московскими мастерами, по одному квадратному метру изображений святых. Кто-то из будущих специалистов, наверное, даже ходил в передовиках, перевыполнив норму…
Помнила обитель похожее лихолетье, когда в 1764 году государство отобрало у монастыря все земли, переведя его в третий, низший разряд, и только спустя век отдало наделы. За это время, при пустой казне строения обветшали настолько, что негде было проводить службу. Даже в главном храме не осталось ни иконостаса, ни пола.
Помнил монастырь и иные времена, когда слава о нем разносилась по всей России. Зимой 1237 года после разгрома Рязани, наслышавшись о богатствах этой обители, хан Батый подступил с войском к ее стенам. Однако, как сказано в летописи, видение Святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова было столь ярким, что ослепленных им воинов охватил ужас. В раскаянии хан Батый не только отказался захватить монастырь, но даровал ему охранную золотую печать…
…На вершине холма, у кирпичных стен собора Иоанна Богослова меня встретила бойкая перекличка молотков: плотники разбирали строительные леса, жестянщики ладили цинковую крышу. Над их головами купался в голубизне только что позолоченный, увенчанный крестом купол.
У входа в храм было пустынно. Лишь русоволосый парень в светлой рубахе задумчиво ожидал кого-то. Я заговорил с ним, приняв за строителя. Отвечал он немногословно, пока беседа не коснулась монастырской братии.
– О братии вам лучше поговорить с отцом Вениамином. Сейчас он выйдет.
– Простите, а вы…
– Послушник я.
Что-то привычно дрогнуло во мне, отозвавшись на слово. И плавная манера речи, и прямодушие взгляда – все истолковалось иначе. Послушание, смирение, кротость… Неужели где-то они еще в чести? Доныне лишь в кино доводилось видеть послушников. От тех давнишних фильмов осталось впечатление, как от базарного лубка, не претендующего на правду; расплывчатый образ некоего тщедушного и бесхребетного, по нашим меркам, существа. Что общего между теми послушниками и этим спортивного сложения парнем, уверенным в своей правоте? С какими ветрами попал, смиренный, в эту обитель?