Перекрёстки детства, или Жук в лабиринте. Альберт Светлов
свиным салом, считались отличной закуской к холодной водке. Обычно, количество солений и маринадов было так велико, что к новому грибному сезону удавалось съесть далеко не все запасы, поэтому трёхлитровые банки начинали раздавать родственникам и друзьям. Всем этим маринованием и солением занимались бабушки, а мы с братом оказывались на подхвате. Помогали мы им и варить варенье из мягкой крупной земляники, долго не отмывающейся с пальцев черники, сладкой малины, сочной, немного кисловатой клубники, а также фруктовые компоты из чёрной, белой и красной смородины. Сладких запасов бывало несколько меньше и расходовались они экономнее. Литровая баночка тёмного, с беленькими вкраплениями земляничных семян, чуть вязкого, капающего с ложечки варенья, открывалась к чаю, делая его восхитительно летним, придавая ему неповторимый кисло сладкий вкус, и хватало её где-то на пару месяцев. Компоты же выпивались ещё быстрее-три литра, в хорошей компании, могли уйти за пару-тройку дней, поэтому до весны они почти не доживали.
Если честно, то я не особо любил эти поездки на мотоцикле «Урал» в лес. Мною овладевала скука, не нравилось огромное количество комаров и мошкары, которые, как мне казалось, могли и быка съесть, поэтому я редко принимал участие в сборе грибов, а тем более, ягод, иногда просто отсиживаясь в коляске мотоцикла и укрывшись брезентом.
Обычно, мы ездили на Светлый Мыс, находившийся в 6—7 км. от Питерки, по нижнему течению Светловки. Дорога через лес, огороженная с двух сторон поскотинами, препятствующими бегству коров, выходила прямиком к речке, на берегу которой, поодаль от высоких сосен, стояла старая серая избушка без окон и без трубы, закрытая без ключа на висячий замок с тронутой ржой дужкой. Здесь временами останавливались на отдых и ночёвку пастухи или рыбаки. Именно на Светлом Мысу больше всего собиралось груздей, торчащих из земли заметными бугорками. Ближе к реке почва становилась сырой и начинала хлюпать под сапогами, из-под которых то и дело выскакивали маленькие серо зелёные лягушки. Воздух здесь казался одновременно пропитанным запахами речной воды, сырого мха и леса, поэтому я воспринимал его, как густой и необычно тяжёлый. В реку вдавалась короткая песчаная коса, усеянная галькой и мелкими ноздреватыми камушками; их я, забывая про грибы и воткнув в песок крошечный ножик с ручкой перемотанной зелёной изолентой, швырял в воду, стараясь сделать побольше блинов и пытаясь докинуть до другого берега, но перебросить камень на другую сторону никогда не получалось, Светловка тут довольно широка и глубока. Выше и ниже по течению оба берега сплошь заросли ивняком, высокой травой и черёмухой, к воде почти невозможно подступиться.
Через 30 лет я вновь побывал на этом берегу, еле отыскав то самое место, на котором когда-то ловил лягушек. Что я хотел здесь найти, я и сам точно не знал. Зачем я проделал этот путь по заросшей дороге, которой несколько лет никто не пользовался, буквально продираясь через