Три шага к вечности. Александр Валерьевич Тихорецкий
тихоню, не смеющую поднять глаз скромницу.
Иногда Тарновский задумывался: сумела ли она по-настоящему преодолеть гравитацию своих комплексов, или Город победил ее, под видом свободы подсунув блестящие побрякушки. Угли тлели, время от времени обжигая укусами смутной тревоги, и сейчас за Олиным молчанием, за выражением самоуверенного спокойствия на ее лице, увиделась Тарновскому самая настоящая издевка, глумливое, презрительное высокомерие, где-то уж совсем глубоко мелькнула тень злорадства.
Он попытался разобраться в своих ощущениях, связать в спасительном объяснении догадки, видения и предчувствия, но, как назло, в голову ничего не приходило. Мысли никак не хотели складываться в стройную картинку, в конце концов, запутавшись окончательно, вызвав вспышку раздражения.
– Ну что? Что там еще? – пробурчал он.
Оля опомнилась, и Тарновский почувствовал – момент упущен. Еще секунду назад можно было бы двумя-тремя ничего не значащими вопросами усыпить ее бдительность, отвлечь, вытянуть все, что она знает, но… Возможность была упущена, безрассудно брошена в топку вспыльчивости.
– Костик звонил. Вас спрашивал. – Оля смотрела в сторону, всем своим видом выказывая безразличие.
– Костик? Зачем? – вырвалось у Тарновского. – Что он хотел-то? – он постарался, чтобы голос его звучал как можно мягче – определенно – корни многозначительного молчания Оли в этой новости.
– Вас, – коротко ответила она, и Тарновский понял: она что-то не договаривает.
Волна едкой горечи хлынула в сердце. Ему не нужны были официальные причины визита Костика, – Оле было известно что-то большее, что-то очень важное, и она сознательно не сказала ему об этом, предпочтя беспечной искренности бремя лжи. Почему?
Если бы Тарновский знал тогда, чем все это обернется уже через несколько часов, он плюнул бы на обиды и предрассудки, пустил бы в ход все свое обаяние, хитрость, красноречие, он вытащил, вытащил бы у нее тайну!
– Так он что, просто типа «как дела», или подъедет? – Тарновский скорее размышлял вслух, чем спрашивал. Он не надеялся, ни устыдить, ни разговорить Олю, просто инерция мысли тащила его лабиринтами рассуждений. – А почему мне не позвонил напрямую? Да нет, вряд ли что-то серьезное, скорее, просто поболтать хочет. Скучно ему, как всегда.
– Это ваши дела.
Оля улыбнулась, встала, и Тарновский, будто впервые, увидел ее, молодую, уверенную в себе, красивую. Луч Солнца упал на изящную заколку у нее в волосах, отразился, выплеснув на стену миниатюрную радугу.
– Он о себе рассказал что-нибудь? Где он? Что с ним? Как он? – с каждым словом, все больше и больше Оля закрывалась от него.
– Так, – подчеркнуто равнодушно протянула она, – веселый…
– Ясно, – подытожил Тарновский, хотя, ничего ему ясно не было.
Внезапно он почувствовал себя неуверенно, словно ребенок, среди чужих и незнакомых людей.
Оля