Осада Бостона, или Лайонел Линкольн. Джеймс Фенимор Купер
Но вот старик заговорил снова, голос его звучал хрипло:
– Я был и мужем, и отцом когда-то, но так давно это было, что семейные узы не привязывают меня больше к земле. Старость соседствует со смертью, и даже в теплоте ее дыхания уже слышится холод могилы.
– Не говорите так, – возразил Лайонел, – вы несправедливы к самому себе: у вас горячее сердце – вспомните, с каким жаром говорили вы об угнетении, царящем, как вам кажется, в колониях.
– Этот жар – не более как дрожащее мерцание догорающей свечи, пламя, которое ярко вспыхивает на краткий миг, перед тем как угаснуть навсегда. Но, если я не могу зажечь в вашей груди огонь, который уже не пылает в моей, я могу еще предостеречь вас от опасностей, подстерегающих вас в жизни на каждом шагу, и стать если не вашим лоцманом, на что я уже больше не гожусь, то хотя бы маяком. Вот с этой-то целью, майор Линкольн, я и отважился выйти на улицу в такую ненастную погоду.
– Какая же была необходимость подвергать себя подобному риску? Разве что-нибудь случилось? И мне грозит опасность?
– Взгляните на меня, – торжественно произнес старик. – Я бродил по этой цветущей стране, когда она еще была пустыней; я помню те времена, когда наши отцы отвоевывали по кусочкам эту землю у индейцев и диких зверей, и жизнь моя исчисляется не годами, а столетиями. Сколько же, судите сами, суждено мне еще прожить на этой земле? Сколько месяцев или недель, а быть может, только часов?
Лайонел в смущении отвел глаза.
– Конечно, вам трудно надеяться прожить еще долгие годы, – отвечал он. – Но ваша энергия и ваш ясный ум служат залогом того, что о таком ничтожном сроке, как дни или даже месяцы, мне кажется, и речи быть не должно.
– Как! – вскричал старик, простирая вперед пергаментную руку со вздутыми венами, которые, казалось, еще усугубляли ее мертвенный вид. – Глядя на эти хилые члены, на эти седые волосы, на эти впалые щеки, вы еще решаетесь предрекать мне годы жизни! Мне – кто не посмел бы вымолить себе и минуты, когда бы она стоила молитвы, ибо и так уж долог был отпущенный мне срок!
– Разумеется, когда вечность уже близка, наступает время подумать о ней.
– Так вот, послушайте меня, Лайонел Линкольн: старый, дряхлый, стоя у края могилы, я все же не столь близок к смерти, как эта страна – земля ваших предков – близка к грозной катастрофе, которая потрясет ее до основания.
– Я не могу согласиться с вами. Мне кажется, вы напрасно так страшитесь будущего, оно не столь зловеще, – с улыбкой заметил Лайонел. – Даже если самые худшие опасения оправдаются, для Англии этот удар будет не более чувствителен, чем для нашей планеты извержение одного из ее вулканов. Но к чему эти пустые метафоры, сударь? Быть может, вам известно о какой-либо непосредственной опасности, угрожающей нам?
Какая-то мысль внезапно зажгла потухший взор старика, ироническая улыбка тронула его иссохшие губы, и он медленно произнес:
– Страшиться может только тот, кто боится что-то потерять! Если дитя перестает