Подменыш. Духовидец. Кошмары. Одержимые. Пражский студент (сборник). Ганс Эверс
лежала в постели… Совсем тихо она прошептала:
– Теперь я лежу в кровати и сплю!
Ничего больше не было, кроме этого мягкого ощущения, ничего – в течение долгого времени… Драгоценнейший, глубочайший покой! И временами лёгкое пробуждение и снова приятное ощущение: «Теперь я лежу в кровати и сплю».
Открыв глаза и оправившись, она услышала какое-то прихлебывание. Перед нею стояла старая женщина. Она засмеялась, побежала и громким голосом крикнула:
– Синьоре!
Эндри осмотрелась. В комнате на мраморных плитах было много солнца. Окно стояло раскрытое настежь – около него вился виноград.
Вошёл Ян.
– Как ты, Приблудная Птичка? – воскликнул он. – Ты проспала тридцать восемь с половиной часов. Скажи-ка, ты привезла с собою какие-нибудь вещи?
– Нет, – засмеялась она. – Даже ни одного носового платка.
Он вытащил из кармана свой и бросил ей.
– Возьми пока мой. Это – единственное, о чем я забыл. Я так и думал, что ты не заберёшь с собою багажа. – Он указал на стул: – Это я купил с Антонией – платье, бельё, чулки, ботинки, надеюсь, подойдёт. Потом ты уж сама себе купишь, а на сегодня как-нибудь сойдёт. А теперь поторапливайся, Приблудная Птичка, я жду тебя завтракать на террасе.
Старая Констанца помогла ей одеться. Затем пришла молодая, Антония, завязала ей ботинки и причесала волосы. Они много говорили, но Эндри поняла только одно слово: «Синьорина».
«Синьорина» – это была она. Она снова была барышней. Не должна была больше стоять у корыта – о, нет! – ей прислуживали…
К завтраку подали белый хлеб и масло, сколько она хотела. Мёд и мармелад, ветчина и яйца. На тарелке – свежие винные ягоды и большие персики.
Эндри рассказала кузену о своём бегстве. Сказала, что приехала только посоветоваться с ним. Она знает, что не может у него остаться, и уедет, как только он пожелает.
– Почему я должен отправить тебя обратно? – спросил он.
– Да из-за этой женщины, – сказала Эндри. – Она ведь меня здесь терпеть не будет.
Он изумлённо взглянул на неё.
– Что за женщина не будет тебя здесь терпеть? Быть может, Антония? Или старуха Констанца?
Она выдержала его взгляд.
– Ты хорошо знаешь, кого я имею виду. Женщина, с которой ты живёшь, – из кафешантана. Знаменитая артистка, с которой ты ездил в Париж и на Мадейру, которая тебе писала письма…
– Умолкни, Приблудная Птичка, – засмеялся он, – для одного раза этого слишком много. В доме у меня нет ни одной женщины, кроме прислуги. И на Мадейре был без всякой женщины, если ты не имеешь в виду одну англичанку, несколько со мной флиртовавшую. Она провела целых три дня там. В Париже – это так. Туда я брал с собой женщину. Правда, не из кафешантана, но из театра. То была маленькая актриса. Я обещал ей показать Париж, когда удачно сдам экзамены. За это она мне благоволила. Две недели пробыл я с нею, затем она должна была вернуться в театр. И писем, конечно, она не писала. К этому она была неспособна. Кроме одной видовой открытки я от неё никогда ничего не