Сердца наши золотые, инкрустированные бриллиантами. Этьен Экзольт
ее неустанно шевелились, изгибались, скользили друг по другу, она что-то шептала, пыталась сказать мне, но я не мог понять и расслышать, я наблюдал за этими бесхвостыми извилистыми ящерицами, всматривался в их танец, надеясь рассмотреть в нем древние тайны, увлечение на всю последующую жизнь. Краем глаза я видел, как пальцы родственника зацепились за кружевную ткань на ее бедре и, испугавшись, что теперь уже девушка не прислушается ко мне, не выдержит и закричит, я, в то время, как он потянулся с намерением обнажить ее, напряг левую руку, устраняя для нее любую возможность дернуться, а губами прижался к ее губам и поступил разумно, ибо когда я услышал, как рвется ткань, девушка взвыла, дернулась, губы ее раскрылись, как будто отвечая на мой первый поцелуй и только плотная его влажность не позволила звуку обрести опасную громкость. А затем мой брат оттолкнул меня и я упал на пол, на жесткую шкуру. Сам он отскочил от девушки, как будто была она опасным зверем, выпущенным им на волю. С визгливым стоном она вскочила на диван, отплевываясь, вытирая рукой рот, что я счел оскорбительным и существенно ухудшившим мое о ней мнение. Женщина должна быть лишена брезгливости, ибо таковая противоречит необходимости принимать мужской член в любое время и место, впитывая семя и прочие извержения мужского тела. Если даже слюна вызывала у нее мелочное неприятие, то едва ли можно было говорить о пригодности ее для удовольствия. Тусклое разочарование вынудило меня понять, что если и могу я теперь думать о ней, то исключительно как о развлечении, но не как о долговременном полноценном партнере, ибо таковым не смогла бы стать женщина, полагающее, что нечто в теле мужчины или всевозможных истечениях его может показаться ей неприятным. Прижимаясь ягодицами и спиной к стене, опираясь на нее руками, она переводила взгляд с брата на меня и обратно, скалила зубы, сжимала кулаки, трясла головой, бормотала ругательства, обвиняла себя в немыслимом. Осторожно поднявшись, я отступил в сторону, восхищаясь ее красотой и потирая ушибленный локоть. Пропорции ее тела оказались именно такими, как я и ожидал. В ней не осталось почти ничего детского, талия утончилась, ноги вытянулись, груди упрочнились, она прошла уже половину пути к женщине и именно по этой причине, застрявшая на середине, эмбрион, являющий собой лишь намек на грядующую оформленность, являла собой зрелище совершенно непристойное, более порочное, чем пару лет назад, когда детская отзывчивость еще не покинула ее и превосходящее то, чем станет она вскоре, с отступлением обескровленного подросткового шепота, когда плоть ее обретет всю свою полноценную немоту и перестанет бормотать слова неуверенных отказов, рифмы сомневающихся отторжений, бессвязную тень обреченного страха. Вид ее грудей, сгустившейся, восстающей против отчаяния плоти, навлекал на меня цепкие мысли о благополучии, злобную уверенность в будущем, полном всевозможного, навязанного превосходства. Стоило мне