Конь в кармане. Лирическая культурология. Александр Генис
жизненный путь в гораздо большей степени, чем нам бы хотелось, ограничен колеей колеса, механически катящегося по дороге повседневного бытия»[12].
Так шестидесятники на своих условиях пытались вписаться в научно-техническую революцию. Переориентируя прогресс с объектов на субъекты, они сеяли семена новой органической парадигмы, плоды которой созрели лишь поколение спустя.
Еще недавно казалось, что все начинания «детей цветов» поросли травой (что может быть грустней лысеющего хиппи, зашедшего погреться в вестибюль банка). Смутные 70-е и деловитые 80-е так основательно проветрили мир, что и духа 60-х вроде бы не осталось. Но на самом деле идеи, образы, метафоры 60-х ушли в глубь общества, растворились в нем, чтобы исподволь изменить ткань сегодняшней реальности.
Выведя из обихода язык жесткой идеологической конфронтации, внеся смуту и душевный разброд в общественное сознание, заразив его сомнениями, они изменили ригористический дух времени. Не приемля бинарных оппозиций (третьего не дано), они расчистили путь нынешнему культурному, да и геополитическому плюрализму.
Конечно, идеи 60-х проросли и вышли на поверхность не такими, какими были, да и не там, где их сажали.
Пауль Клее, говоря об искусстве, сравнивал его с деревом: окружающее – корни, художник – ствол, крона – его произведения. Сходство между корнями и ветками есть, но – весьма отдаленное.
Впрочем, мне больше нравятся кулинарные сравнения. Скажем, жизнь как суп. Из десятков ингредиентов возникает цельность, которую обратно, в первоэлементы мяса и овощей, уже не вернуть. Вот так и 60-е почти незаметно и часто анонимно растворились в «бульоне» времени. Они придали навару эпохи свой аромат и крепость, похоронив в нем свое лицо и имя. Тридцать лет назад круг идей 60-х воспринимался экстравагантной крайностью, духовным капризом, инфантильной прихотью, а часто и социальным вывихом, граничащим с духовной болезнью или криминальной практикой. Шестидесятники были несовместимы с обществом до тех пор, пока они сами им не стали. Но тогда они уже перестали быть шестидесятниками. Теперь, когда выдохся их эпатирующий и деструктивный дух, они влились в общий идеологический поток, текущий и по коридорам власти.
Чтобы одна реальность сменила другую, новые метафоры должны объединиться с властью, которая берет их на вооружение, ими вдохновляется, пытается их овеществить, претворить в социальную ткань. Похоже, что это и происходит сегодня, когда консервативная революция 90-х, расправившись с либеральной революцией 60-х, завладела ее наследством.
Видимо, этим объясняется парадоксальный и судьбоносный переворот 1994 года в Вашингтоне. С одной стороны, к власти в конгрессе пришли ярые критики контркультуры. Но с другой стороны, возглавивший консервативный переворот спикер конгресса Ньют Гингрич выдвинул грандиозную футурологическую программу в духе рожденной в те же 60-е органической парадигмы.
К концу XX века, считает Гингрич, Америка попала в