Убыр: Дилогия. Шамиль Идиатуллин
превратилась в красный шар вроде закатного солнца, он покачался на краях век, совсем потемнел и стек теплым комом ниже глаз. Я тихонько начал опрокидываться следом, но что-то не пускало.
В туалет я хотел, вот что.
Я полежал, надеясь, что обойдется. Фигушки. Вздохнул, сел, встал и пошаркал к туалету.
Если бы я свет не включал, все было бы тихо, спокойно и, наверное, быстро. Но я включил – как уж нам без света-то. И когда выходил из ванной, краем глаза заметил за приоткрытой дверью в Дилькину комнату красное пятно. Вернее, короткую красную полосу, выхваченную отсветом. Я застыл с протянутой к выключателю рукой. Медленно поднял голову, всматриваясь, и прошептал:
– Мама.
Никто не ответил.
Сердце снова прыгнуло в горло. Я трудно сглотнул, осторожно повернулся на опорной ноге – сам как дверь. Вытянутая рука уперлась и медленно протолкнула дверь в Дилькину комнату. Если бы дверь заскрипела, я бы заорал. Но я и так чуть не заорал.
Мама стояла у Дилькиной кровати спиной ко мне. В красной кофте и длинной темной юбке, которую я вообще не помнил. Стояла и смотрела – но, кажется, не на Дильку, а на стену: голову прямо держала. Дилька дрыхла, разметавшись, как всегда, – подушка у стенки, одеяло в ногах.
Можно было уходить – мало ли о чем мама может думать над постелью любимой дочки. Но я медлил. Не знаю почему. Как-то не так мама стояла. Мама так обычно не стоит.
– Мам, – сказал я погромче.
Мама не шелохнулась, а через несколько секунд пришла в движение. Да еще какое.
Она плавно развела руки в стороны, растопырила и снова собрала в острые клювы пальцы – очень длинные и худые, никогда не обращал внимания, – и, сломавшись в пояснице, стала плавно наклоняться над кроватью. Упражнение выполняла, что ли: руки в стороны, ноги и спина прямая, начинаем наклон – и-и р-раз. Сгибаем локти, пальцы к подбородку – и-и два-а.
А на три что будет, механически не подумал даже я, а как будто увидел эту мысль, выскочившую в окошко старинной игры. И неожиданно сказал хриплым чужим голосом:
– Мама, я пить хочу. Где вода у нас?
Громко сказал.
Но она опять не услышала. Так и оставалась в очень неудобной позе. Я видел только юбку и растопыренные локти, и то смутно, темно ведь.
Я, судорожно вздохнув, собрался гаркнуть еще какую-нибудь глупость. Ну или просто заорать. И тут мама резко повернулась ко мне – видимо, на одной пятке, и быстро так, я вздрогнуть еле успел. И снова застыла, уже лицом ко мне. Вернее, макушкой – лица-то я не видел, волосы висели, поблескивая, как шелковое полотенце.
– Я воду найти не могу, – пробормотал я, давясь непонятным ужасом.
Мне почему-то представилось, что сейчас мама сделает со мной что-то очень страшное.
Мама плавно поставила корпус вертикально, прижала ладони к лицу, развела волосы вверх и по сторонам, уронила руки вдоль бедер и в два летящих шага вышла из комнаты. Я даже шарахнуться не успел, а она меня ни длинным пальцем, ни краем взметнувшейся юбки не зацепила. Только воздух прошипел коротко. Обошла,