Убыр: Дилогия. Шамиль Идиатуллин
то себе, не то плащу.
Сам устоял, плащ приближался.
– Стой, говорю!
Драться не смогу, понял я, это все равно отец – или не отец, ну что ж это, как можно о таком думать вообще, пахнуло костром, где мама, почему всё на меня-то? – и крикнул почему-то по-татарски:
– Tuqta![12]
Смешно. И главное, непонятно, подействовало или нет. Похоже, нет – я, оказывается, на полметра вдвинулся в комнату. Зато горло посадил, как и мечтал.
Никто не проснулся, даже Дилька, – я мельком оглянулся. Она живая хоть? Сопит и хмурится. Плащ выбрался из зала.
Я упал ладонями на косяки, вцепился в них и силой – честно – вернул себя в дверной проем.
Не пущу.
Что происходит, а?
А?
Кажется, я заорал это. Осипшим-то горлом.
Кажется, зажмурился.
И кажется, сделал что-то еще.
И застыл с закрытыми глазами, ожидая, пока пахнёт костерком. И наверное, случится что-то еще.
Сердце оглушительными толчками распирало горло и виски. Руки и ноги тряслись. Костром не пахло.
Я медленно открыл глаза.
В коридоре было пусто.
В прихожей было пусто.
В зале, кажется, тоже.
Я быстро оглянулся.
Дилька дрыхла, а я стоял в дверном проходе звездочкой – растопырившись руками и ногами.
Правая рука ныла – как после акцентированного удара мимо груши.
Я сказал:
– Пап.
Потом сказал:
– Мам.
Было тихо, как ранним утром. Нормальным ранним утром.
Я еще раз огляделся, подумал и осторожно вышел в коридор, в прихожую, в зал и на кухню. Не было там никого.
Сон, что ли? Сплю и на руке лежу, поэтому и ноет.
Я медленно вернулся в прихожую и уставился на торчащий из двери нож, размышляя, есть ли смысл щипать себя, чтобы понять, сон ли это.
Сморгнул, вытянул руку и потрогал нож.
Тот самый, что папа привез из деревни.
Тот самый, что я ночью нашел зажатым в дверной петле.
Это не сон был, значит. Значит, я в самом деле проснулся непонятно от чего, весь в одеяле, как бутерброд, распутался, решил перейти спать в свою комнату, вышел туда, надел халат и вернулся в холодную прихожую, включил свет и увидел, что внутренняя, деревянная дверь в квартиру распахнута, а наружняя, металлическая, приоткрыта, подумал, может, мама среди ночи мусор выносит, выглянул на лестничную площадку, послушал, окликнул, пожал плечами, испугался и попытался быстро захлопнуть дверь – а не получилось, потому что над верхней петлей торчал мой нож рукояткой вверх, кто-то его в щель воткнул, чтобы дверь не закрывалась, – я его вытащил, не думая положил в карман, прямо лезвием, торопливо запер обе двери и пошел в Дилькину комнату – лег, уперся пятками в дверь, да еще непонятно зачем над головой поставил стул с халатом.
И с тем самым ножом в кармане.
Тем самым, который я, видимо, выхватил и метнул в плащ. Со всей дури. Оттого рука и болит.
Я же его зарезал, подумал я с ужасом.
А почему тогда нож в двери торчит?
Выдернули из плаща и воткнули
Стой!