Крест поэта. Валентин Сорокин
мелькают. Телега погромыхивает. Паровоз дымом разбрасывается по рязанским луговинам и взгоркам. Бежит время. День – в день. Ночь – в ночь. Тошно.
И слышит Есенин – не песок шуршит, не вода шумит, не Америка блаженствует, а Россия кричит: огненные пули свистят и листву на березах прошивают, а русская кровь у порога отцовского дома красным озером плещет. Домой – дрогнуло сердце. Домой – скорее.
Ну и вернулся бы домой. Да… По вечерам – совы молчат. Мыши замирают. Зарево полыхает над Окою, и ни песен, ни молитв. Церкви – взорваны. А по хуторам – обелиски. Дешевые, заржавленные. Вместо детей – обелиски. Вместо стариков – обелиски. Мы уничтожены. На пирамидках – имена, фамилии, а люди-то где? Люди – в братских курганах…
Вернулся Сергей Есенин – погибших считать, а их мать давно сосчитала и оплакала. И – вьюга белая ей помогла: воет и снегом заметает – глухо.
Песок золотой. Жаркий. Виллы золотые. Браслеты и серьги из чистого золота. Золотая и бриллиантовая Америка нищим подает консервы и порошки… А за древним Константиново – звон топор? на белой вьюге скачет: мать поэта в лес за дровами пробилась, холодно.
Стук. Стук. Стук. Взмахивает топором бабушка Татьяна. Взмахивает. Взмах – год. Взмах – год. Бежит время. А над могилкой Сергея Есенина, сына ее голубоглазого, белая вьюга метет или Айседора в белом платье танцует?
А топор стучит. А в доме нетопленом – ледок в ведрах плавает. Лесник вдет. Грузный. Грозный. Чужой…
– Кто там?..
– Я…
– А, ты, ты, поэта кулацкая мать? Запрещаю!..
Зимой – дров не руби. Летом – траву не коси. И это мы – русские. Мы – богоизбранные. Мы – разинцы, суворовцы, мы, а не евреи, мы, а не сионисты, мы, позволившие помыкать нами, растаптывать нас каждому чиновническому каблуку!
А весною по рязанской земле – белые яблони качаются. И так они цветут, так они задыхаются и шелестят, веют порошей белою – Есенин с головою тонет, а мать и совсем не видать, и даже топора ее не слышно. Вьюга, белая вьюга, куда он заехал, куда ты летишь?..
Бунину легче обижаться на Есенина, легче журить его за уступчивые кивки советской власти. Бунин – господин. Бунина поймали в Крыму революционные ретивцы, интернациональные сыщики – давай понужать, подталкивать на расстрел, едва спасся.
А Есенину кого журить? Утенок – выныривает так из лопухов речных. Жаворонок кувыркается – в синеве так. Лилия – из воды так выходит. Есенин! Есть на русской земле из-за чего схватиться и повраждовать с баскаками: безвинных казнят – молчи. Безвинные – срывай обиду на себе и на близком…
Советская власть-то не ночевала в России. Ее плакатами и транспарантами пересортили, а нам ими разум и очи заклеили. Советская власть – войны, войны, войны, советская власть – тюрьмы, тюрьмы, советская власть – расстрелы, расстрелы, ну где же советская власть?
Есенину хотелось видеть князя-объединителя, хозяина видеть хотелось, заступника России искал поэт в революции и вождя, а нашел?..