Летофрения. Лилия Лузанова

      Похмельный рассвет.

      тишина заглушает оркестры.

      моей нет вины.

      со мной согласится кресло.

      Липучий рассвет.

      в мои волосы, кожу, одежду.

      сколько было тех встреч.

      или он, или я, но не вместе.

      Убитый рассвет.

      вымою руки, задернуты шторы.

      вновь воскресшая ночь.

      не смей задавать вопросы.

      Так обернись! оставь последний взгляд!

      все остальное повернут назад

      любовь и время, если только ты

      привычку не усвоишь пустоты, —

      на ветреном углу, сгорев, стоять,

      и дотлевать, и ничего не ждать,

      в остывший возвращаться дом,

      где свет и хлеб остались на потом:

      все сберегли – не съев и не прожив,

      не слишком умерев, не слишком полюбив

      во мраке города несбывшихся людей

      вселенная аптек и фонарей…

      Так обернись! оставь последний взгляд!

      для тех, кто ждал и кто не виноват,

      кто верил в право звать, любить, просить,

      кому нет права раньше уходить…

      Так обернись! и поверни назад!

      пусть тормоза истошно завизжат

      любви и времени, остановивших взгляд

      всего на миг идущего в свой ад.

      Я такая же! такая, как ты!

      я живу и люблю наугад

      я убиваю своих царей

      а потом им молюсь…

      снегопад навсегда

      навсегда в моей голове

      на дорогах, в кармане пальто

      я с этой помехой всегда налегке

      в снежинок белых строю

      в падении затяжном

      размазываясь по стеклу

      чужому и теплому, я живу —

      думаю – наверно теперь

      но мое место где холода

      где всегда наступает черед

      где никогда не знаешь вернешься

      куда, кто и зачем ведет

      где лица, натянутые, как струна

      крышка с подкладом из неба

      в сутулые спины стальные глаза

      и запах всеобщего хлева

      все здесь нараспашку

      все никому не отдано и не взято

      жизнь даром бездарна

      и лишь одному

      все Богу зачем-то понятно…

      Они знали, что я второй раз не приду, —

      сервировали без вилок и без ножей,

      подавали вчерашнюю мне еду

      и подсаживали вечно чьих-то мужей.

      Смеялись, услышав, что я эстет,

      гремели посудой над моим столом,

      надменно