1916. Война и Мир. Дмитрий Миропольский
и умирать самим в месиве из крови, дерьма и земли. Чужой земли.
Сторонники войны красиво говорили о политике, особом пути и высоком предназначении России – не забывая о собственной карьере, наградах, прибыльных военных заказах… И молчок о том, что на самом деле война – тяжкий труд, кровь и горе многих миллионов безымянных, маленьких людей, которым на роду написано не гнить за тысячи вёрст от родного дома, а пахать и сеять, пасти скотину, строить дороги, растить детей…
Одним из миллионов и был Распутин, рождённый в далёком от Петербурга сибирском селе Покровское. До недавних пор – простой крестьянин Григорий сын Ефимов, ставший нынче божьим старцем для светской публики, излюбленным персонажем – для газет, объектом слежки – для министерства внутренних дел и помехой – для слишком многих.
Глава IX. Стокгольм. Война как спорт
Мария Павловна привела Дмитрия Павловича под тент на корме кораблика, чмокнула его в щёку и вернулась к гостям. Великий князь устроился в свободном шезлонге, стоявшем с краю, чуть поодаль от остальных. Соседний – рукой подать – занимал англичанин, прежде читавший вслух футбольные репортажи из московской газеты.
По виду – типичный британский офицер. Среднего роста, поджарый. Мужественное, волевое лицо сорокалетнего кадрового военного. Высокий лоб, короткая причёска с пробором, тщательно подстриженные усы щёточкой. Спокойный, внимательный взгляд глубоко посаженных серых глаз…
…которые смотрели прямо на великого князя.
– Для меня большая честь оказаться рядом с вами, ваше императорское высочество, – произнёс англичанин. Он прекрасно говорил по-русски, хотя и с выраженным акцентом. – Я заметил, что вам было неприятно слушать, как я читал, и готов принести глубочайшие извинения. Я сожалею…
Дмитрий Павлович прервал его нарочито небрежным жестом:
– Не стóит. Мне понравилось, как вы читали. Не понравилось только – что читали. Но ведь это была не ваша статья. Зачем же извиняться?
– Благодарю, ваше императорское высочество.
– Оставьте церемонии, господин?..
– Келл. Вéрнон Келл. Я буду признателен, если вы станете называть меня Вернон.
Внимание остальной компании отвлекла Мария Павловна, предложившая недавнее местное изобретение – шведский стол. С рыбачьей шхуны герцогине на корабль переправили несколько корзин свежевыловленных креветок. Гости успели проголодаться и, несмотря на жару, оживлённо воздавали должное искусству поваров. Два офицера могли спокойно говорить особняком от всех.
– Честно говоря, – сказал великий князь, – как бы ни было неприятно это признавать, почти все упрёки в газете справедливы. Пассажи про разгильдяйство, неспособность быстро ориентироваться в ситуации, дилетантство, боязнь принятия решения – это, к сожалению, правда. Но то, что мы оказались хуже всех – конечно, полная чушь.
– Бей своих, чтобы чужие боялись? О да, это очень по-русски. Простите бедному