Мне сказали прийти одной. Суад Мехеннет
осталась, где сидела, и смотрела только вперед. В своем черном хиджабе я могла сойти за местную жительницу.
– У них здесь самый вкусный кебаб, – сказал Мюнтер, когда мы проезжали через Фаллуджу. – Но эти люди чувствуют, что американцы и иракцы отнимают у них их страну, поэтому они очень агрессивны. Если ты в Фаллудже, то затаи дыхание и молись.
Я сказала родителям, что меня не будет две недели, но в конечном итоге провела в Ираке несколько месяцев. Там так много происходило, что я ощущала жизненную необходимость быть при этом. Мой интерес отчасти был личным. Чем дольше я была в Ираке, тем чаще люди спрашивали, суннитка я или шиитка. Иногда этот вопрос задавали люди, у которых я брала интервью, иногда – любопытные иракцы, которые работали с нами в отделении «Вашингтон пост» в Багдаде. Я отвечала в зависимости от ситуации, но по-настоящему надо было сказать, что я принадлежу и к тем, и к другим.
Моя мать была шииткой, а папа – суннитом, и оба они происходили из семьи Пророка. Это различие в нашей семье никогда не подчеркивалось, но, когда я приехала в Ирак весной 2003 года, в стране появились трения между суннитской и шиитской общинами.
Исторические корни религиозного конфликта суннитов и шиитов лежат в вопросе о том, кто имел больше прав стать преемником пророка Мухаммеда. Его последователи разделяются на сторонников его зятя Али или его тестя Абу Бакра. В свое время победил Абу Бакр, который и стал первым халифом. Тем не менее, шииты считают, что только у Али было право наследовать Мухаммеду. Оставаясь в меньшинстве в мировом мусульманском сообществе, шииты развили свои собственные религиозные ритуалы и источники своей веры. Хотя конфликт между этими двумя сектами не всегда был связан с насилием, за всю свою историю шиитам много раз приходилось испытывать на себе гонения. Некоторые иракские шииты уезжали в Иран или Бахрейн, где они могли свободно практиковать свою религию. В Ираке Саддама Хусейна любой, кто возражал партии Баас, становился врагом.
По исламскому закону принадлежность к определенному вероисповеданию наследуется по отцовской линии. Когда я была в Фаллудже или говорила с консервативными суннитами, я могла сказать им, что мой отец – марокканец. В Марокко нет шиитов, поэтому скрытый смысл этой фразы был всем понятен. Но я играла и в другие ворота. В шиитских общинах я говорила, что моя мама была Ахль аль-Байт, членом семьи Пророка, и люди понимающе кивали. У шиитов этот термин, который можно перевести как «люди дома», традиционно включает самого Мухаммеда, его дочь Фатиму, ее мужа Али, их двоих сыновей и все их прямых потомков, имамов. На территории суннитов людям тоже нравилось слушать о моем происхождении. В то время как некоторые мусульмане разделяют понимание шиитов, другие причисляют к членам святой семьи всех жен Пророка. Но обе секты согласны в том, что звание Ахль аль-Байт почетно.
Тот факт, что оба мои родителя были из потомков Пророка, открывал двери, но также и демонстрировал мне ужасную вещь: были люди, которые отказывались разговаривать и иметь дело с теми, кто происходил из другой секты. Первый раз в жизни я столкнулась с линией,