Три версии нас. Лора Барнетт
ему в спину, отчего черты лица различить трудно. Его тень, к которой теперь прилагаются поношенные коричневые башмаки, кажется гротескно большой, хотя сам он среднего роста. Светло-каштановые волосы, похоже, давно не виделись с парикмахером; в свободной руке – книга в мягкой обложке. Ева успевает прочитать название – «О дивный новый мир» – и внезапно вспоминает зимний воскресный день, когда мать возилась на кухне с ванильным печеньем и по дому плыли звуки скрипки, на которой играл отец, а она сама с головой ушла в странное, пугающее будущее, нарисованное Олдосом Хаксли.
Ева аккуратно кладет велосипед на землю и встает.
– Спасибо, но боюсь, я не умею им пользоваться. Когда что-то случается с велосипедом, мне помогает сын привратника.
– Уверен… – Он говорит спокойно, но при этом хмурится и начинает рыться в другом кармане. – Похоже, я поторопился. Не представляю, куда подевался этот набор. Обычно я ношу его с собой.
– Даже когда идете пешком?
– Да.
Он скорее мальчик, чем мужчина: примерно ее возраста; студент – шарф цветов колледжа (черные и желтые полосы, как у пчелы на спине) небрежно повязан вокруг шеи. У местных ребят не такой выговор, и они уж точно не носят с собой «О дивный новый мир».
– Надо быть готовым к неожиданностям, и все такое… Кроме того, обычно я езжу на велосипеде.
Он улыбается, и Ева замечает, что глаза у него темно-голубые, почти фиолетовые, а ресницы длиннее, чем у нее. Будь он женщиной, это выглядело бы красиво. В случае с мужчиной немного сбивает собеседника с толку – Еве трудно поймать его взгляд.
– Значит, вы немка?
– Нет!
Ответ звучит резко, и он смущенно отводит глаза. – Извините, я просто слышал, как вы ругаетесь по-немецки. Scheiße.
– Вы говорите по-немецки?
– Нет, но слово «дерьмо» могу сказать на десяти языках.
Ева смеется, не стоило на него набрасываться.
– Мои родители из Австрии.
– Ach so[3].
– Значит, вы все-таки говорите по-немецки.
– Nein, mein Liebling[4]. Совсем чуть-чуть.
Их глаза встречаются, и у Евы возникает странное ощущение, будто они давно знакомы, хотя имени юноши она не знает.
– Вы изучаете английскую литературу? Откуда Хаксли? Я думала, ничего более современного, чем «Том Джонс», мы не проходим.
Он смотрит на обложку книги и отрицательно качает головой:
– Нет… Хаксли – это для удовольствия. Я изучаю право. Наверное, вы удивитесь, но романы нам читать не запрещено.
Она улыбается.
– Разумеется.
Значит, на факультете английской литературы она его видеть не могла; должно быть, встретились на какой-нибудь вечеринке. У Дэвида столько знакомых – как звали того парня, с которым Пенелопа танцевала на майском балу в Кембридже, прежде чем выбрала Джеральда? У него глаза были ярко-голубые, но точно не такие.
– Ваше лицо мне кажется знакомым. Мы с вами раньше встречались?
Он смотрит на нее, склонив голову набок.
О (
Нет, моя милая (