Из Африки. Карен Бликсен
Иногда, когда ей попадала шлея под хвост и ее недовольство всем вокруг достигало наивысшего накала, она исполняла на лужайке перед домом, услаждая свое сердечко, воинственную пляску, напоминавшую безумными зигзагами кульминацию сатанинского обряда.
«Ах, Лулу! – думала я в такие минуты. – Я знаю, как ты сильна: ты можешь прыгать выше собственного роста! Сейчас ты злишься и призываешь на наши головы погибель, которая бы нас не миновала, если бы ты взяла на себя труд покончить наши счеты с жизнью. Но беда не в том, что мы, как ты воображаешь, препятствуем твоим высоким прыжкам. Разве это нам под силу, прыгунья? Проблема как раз в том, что мы ни в чем тебе не препятствуем. В тебе самой, Лулу, заключены как немереная сила, так и все преграды, а дело в том, что твое время еще не наступило».
Однажды вечером Лулу не вернулась домой. Мы искали ее целую неделю – тщетно. Для всех нас это было тяжелым ударом. Дом лишился изюминки и перестал отличаться от остальных домов. Мне не давала покоя мысль о леопардах, водившихся ближе к реке. Как-то вечером я не выдержала и поделилась своими опасениями с Каманте.
Он, как обычно, выждал, прежде чем ответить. Пауза потребовалась ему, в частности, для того, чтобы переварить столь вопиющее свидетельство отсутствия у меня всякой проницательности.
– Ты считаешь, что Лулу мертва, мсабу, – вымолвил он наконец.
Мне не хотелось произносить напрямую страшный приговор, поэтому я ответила, что беспокоюсь из-за ее исчезновения.
– Лулу не умерла, – объяснил Каманте. – Просто она вышла замуж.
Новость была удивительная и приятная. Я спросила Каманте, откуда ему это известно.
– Конечно, она замужем. Живет в лесу со своим бваной – мужем, господином. Но людей она не забыла: почти каждое утро подходит к дому. Я оставляю для нее возле кухни кукурузу, и она приходит перед рассветом и все съедает. С ней приходит муж, только он боится людей, потому что никогда их не знал. Он остается за большим белым деревом на другой стороне лужайки. Подойти к дому не осмеливается.
Я попросила Каманте позвать меня, когда он увидит Лулу в следующий раз. Спустя несколько дней он явился за мной в предрассветный час.
Утро было чудесное. Пока мы ждали, потухли последние звезды, небо было пустым и строгим, а мир хранил глубокое молчание. Трава намокла от росы и поблескивала на склоне, как серебро. Утренний воздух был настолько прохладен, что в северных странах это сочли бы признаком близящихся холодов. Что бы ни подсказывал опыт, все равно было невозможно себе представить, что вскоре, уже через несколько часов, прохлада и тень сменятся нестерпимым зноем и ослепительным сиянием. Холмы окутывал серый туман, заимствуя у них округлость; я подумала, что буйволы должны отчаянно мерзнуть, если остались на ночь там, где теперь лежит это мокрое марево.
Пустота над головами постепенно сменялась ясностью, подобно тому, как пустота бокала сменяется блеском вина. Верхушки холмов, озарившись первыми солнечными лучами, радостно замерцали.