Круг замкнулся. Наташа Кокорева
– большего без слитков не унести.
Послышалась сиплая песня дудочки. Чуть ниже, чуть выше – незамысловатый мотив плавно вился по воздуху, и тепло устремлялось следом. Неторопливое поначалу, оно ускорялось и текло к невидимому музыканту. Степь смазывалась широкими полосами сизой травы, желтыми мазками, лиловыми кляксами, будто кто-то мокрым пальцем провел по картине.
Продолжая разглядывать степь внутренним взором, Стел осторожно направил Мирного на звук дудочки и вскоре у небольшого оврага заметил Рокота. Предводитель сидел на земле, без сапог и кольчужного шлема, и с закрытыми глазами играл на дудочке. Встрепанные черные волосы блестели на солнце, лоб покрывала испарина, несмотря на прохладный ветер. Ничего более нелепого Стел и представить себе не мог.
Рокот колдовал.
И не просто колдовал! Он подчинял токи свободного тепла и задавал им направление. Изменял мир, а сам оставался закрытым и цельным, его жизнь не вытекала наружу. Степные маги сливаются с внешним теплом, выходят за пределы себя – точнее, их телом становится чуть большая часть мира, чем дана от рождения. Города лишены мощных потоков тепла, и потому маги колдуют только за счет внутренних запасов: им обязательно пропускать внешнюю силу через себя.
Рокот колдовал как-то по-своему…
Но какая разница? Он колдовал! Предводитель рыцарей Меча и Света, первый защитник веры Ерихема, образец для подражания вмешивался в пути Сарима! И пусть Стел тысячу раз с пеной у рта доказывал, что магия – разумная и честная магия – вере не помеха, но лицо всего рыцарства не просто нарушил внешние условности – нет, он нарушил закон, утаив свои умения от Школы магии.
– Так вот почему ты боишься заезжать в Каменку! – воскликнул Стел.
Рокот с досадой открыл глаза и опустил дудочку:
– Только тебя здесь не хватает, щенок!
– В Каменке тебя могут учуять и доложить Мергу, – бросил ему Стел. – И ради своей безопасности ты рискуешь целым отрядом и служителями.
Рокот поднялся и принялся натягивать сапоги, бормоча себе под нос:
– Много ты понимаешь.
Одно дело терпеть личное неуважение и даже презрение, и совершенно другое – промолчать, когда попирают закон.
Стел выпрямил спину и спокойно, но твердо произнес:
– Как представитель Школы магии, я обязан доложить о тебе.
– Мне уже страшно, – Рокот зевнул и потянулся до костного хруста.
– Когда все в Ерихеме узнают, что ты неучтенный маг, – Стел старался говорить будничным тоном, – в лучшем случае ты лишишься поста главнокомандующего, а в худшем – загремишь в темницы или даже попрощаешься с жизнью.
Рокот приторно улыбнулся и поймал его взгляд.
– Права не ты мне будешь зачитывать, мальчик.
Как же самодовольно блестят его глаза! И до чего они странные – с огромными зрачками, будто перезрелые прелые вишни, облитые маслом. И этот взгляд пронзает любые преграды, смотрит в самую душу.
Да он ворожит! Лезет прямо в голову!
Стел