Остальные тридцать два. Полное собрание рассказов. Эрнест Хемингуэй
другого ему просто не остается.
Француз с достоинством вышел из атаки, и я понимал его как человек. Но он оставался солдатом. И эти люди, которые контролировали поле боя, выследили его. И смерть, от которой он ушел, догнала его, когда он, перевалив через гребень и найдя защиту от пуль и снарядов, шел к реке.
– И это, – экстремадурец мотнул головой в сторону военной полиции.
– Война, – ответил я. – На войне необходимо поддерживать дисциплину.
– И мы должны умирать, чтобы жить при такой дисциплине?
– Без дисциплины все умрут еще быстрее.
– Дисциплина бывает разного рода, – покачал головой экстремадурец. – Послушай меня. В феврале мы стояли здесь, где стоим сейчас, и фашисты атаковали. Они сбросили нас с холмов, которые вы, интернационалисты, пытались захватить сегодня и не смогли. Мы отступили сюда, к этому гребню. Интернационалисты подошли и заняли позиции впереди.
– Это я знаю.
– Но ты не знаешь вот чего, – сердито продолжил он. – Парнишка из моей провинции испугался бомбардировки и прострелил себе руку, чтобы уйти с передовой. Потому что он боялся.
Другие солдаты тоже слушали. Некоторые кивали.
– Таких людей перевязывают и тут же возвращают в окопы, – говорил экстремадурец. – Это справедливо.
– Да, – согласился я. – Так и должно быть.
– Да, так и должно быть, – повторил мои слова экстремадурец. – Но этот парень выстрелил неудачно, раздробил кость, началось воспаление, и кисть ему ампутировали.
Солдаты закивали.
– Давай, выкладывай все, – вставил один.
– Может, об этом лучше не говорить, – возразил коротко стриженный, с щетиной на лице солдат, заявлявший, что он здесь командир.
– Мой долг – рассказать, – не согласился с ним экстремадурец.
Тот, который командовал, пожал плечами. «Мне это тоже не очень приятно. Валяй. Но нет у меня никакого желания это слушать».
– Парнишка оставался в госпитале, что в долине, с прошлого февраля, – экстремадурец заговорил вновь. – Некоторые из нас навещали его в госпитале. Там он всем нравился и старался всем помогать, насколько может помогать человек с одной рукой. Никто его не арестовывал. Никто ни о чем не предупреждал.
Солдат, который командовал, молча протянул мне еще одну кружку с вином. Все они слушали; так обычно слушают какую-то историю люди, не умеющие ни читать, ни писать.
– Вчера, ближе к вечеру, до того, как мы узнали, что начнется наступление, вчера, до заката солнца, когда мы все думали, что сегодняшний день ничем не будет отличаться от других, они привели его сюда из госпиталя. Мы готовили ужин, и они привели его сюда. Они пришли вчетвером. Наш парнишка, Пако, эти двое, которых ты только что видел, в кожанках и кепках, и офицер из бригады. Мы видели, как они все поднялись сюда по тропе, и мы видели, что руки у него не связаны, да и не создавалось впечатления, что он арестован.
Когда они подошли, мы все окружили Пако, говоря наперебой: «Привет,