Нечаянный рай. Путешествие к истокам (сборник). Павел Кузнецов
«сюземами», которым этнограф и писатель Сергей Максимов посвящает патетические строки: «В них господствует вечный мрак и постоянная влажная прохлада среди жаркого лета… Всякий крик пугает до дрожи и мурашек в теле. Колеблемые ветром, древесные стволы трутся один о другой и скрипят с такой силой, что вызывают у наблюдателя острую ноющую боль в сердце. Здесь чувство тягостного одиночества и непобедимого ужаса постигает всякого, какие бы усилия он над собой ни делал. Здесь всякий ужасается своего ничтожества и бессилия»… Именно здесь и рождалась когда-то языческая демонология…
Уже будучи в эмиграции, Бердяев любил повторять, что на российских просторах природные духи еще не окончательно побеждены цивилизацией – «поэтому в русской природе, в русских домах, в русских людях я часто чувствовал жуткость, таинственность, чего я не чувствую в Западной Европе, где элементарные духи скованны и прикрыты цивилизацией» («Самопознание»).
Христианство побеждает «древний ужас», изгоняет духов и демонов из природы, человек становится венцом творения, природа – объектом, с которым можно совершать все что угодно. Так возникает техника, цивилизация, либерализм, human rights – христианство отступает под напором своего неблагодарного потомства, – и в результате остается линейный, прозрачный и стерильный мир одномерных людей и супермаркетов. Так что именно до конца непобежденное и непреодоленное язычество, так полно и плотно впитанное православием, преградило дорогу «прогрессу» и оставило эти избы и леса нетронутыми еще на одну-две сотни лет.
Коля немного побаивается ходить в дальние леса – первобытный страх тоже живет в нем. К тому же, как полуязычник, он (да и не только он) страшно боится мертвецов и всего, что связано со смертью – за версту обходит сельские кладбища и старается не бывать на похоронах. Это похоже на тот самый доисторический ужас перед покойниками, описанный еще у Фрэзера, который накладывал табу даже на произнесение имени отошедшего в мир иной. Иначе можно потревожить дух умершего, он будет являться во сне и мучить живых.
На вопрос же: сталкивался ли он с лешими или домовыми, Николай отвечает отрицательно.
– Но, воще-то, может и есть они, черт их знает… Иногда просыпаюсь утром – кто-то как будто душит за горло, не встать, ни сесть…
Тогда, хоть он и «етеист», прибегает к испытанному средству – три раза осеняет себя крестным знамением, и нечисть тут же исчезает.
– И все-таки, почему в лесах ни леших, ни полевых совсем не осталось?
– Не знаю, – отвечает он. Потом, задумавшись, говорит. – Может потому, что люди стали хуже леших, так что куда они теперь… Надобности в них нет.
Мать сыра-земля и отец-лес
У философа Владимира Бибихина посмертно вышла книга «Лес» (Hule), основанная на одноименном цик ле лекций.
Если вспомнить античных философов – от Фалеса до Гераклита, – то первоначальными субстанциями у них были – вода, воздух, земля