Судьба человека. Владимир Губайловский
черта?
Были б горы и море,
так ведь нет ни черта.
Что нам римское вето?
Что нам англ или галл?
Символ местности этой –
вечный лесоповал.
Непомерность инерций
здесь как раз хороша:
разволнуется сердце,
раззудится душа.
А как хочется, чтобы
было как у людей,
безо всякой особой
подоплеки идей.
Чтобы сытно да ладно
и чтоб нос в табаке.
Нет, гони неоглядно
на коньке-горбунке!
Меж крутыми горбами,
ни просвета, ни зги.
И одними губами:
Господи, помоги.
Может, эта разруха
и никчемный размах
есть вместилище духа
на широких крылах?
Нет, и это не верно
и неместный типаж.
Есть, но горькая скверна
или скверная блажь.
Ох, сгущенные краски!
Ох, крещеный народ!
Этот в полной завязке
тот без просыху пьет.
Нет как раз сердцевины,
поглядишь на просвет,
вроде две половины.
Нет, гармонии, нет.
Да, и мне подсуропил
окружной колорит.
Разве мало я пропил?
А еще предстоит.
Видишь поле картохи?
Видишь стадо гусей?
Милый, в чертополохе
сей разумное, сей.
Но отсутствие меры,
видно корм не в коня,
неизбежностью веры
привлекает меня.
Удержаться-то нечем —
только слезы да пот,
не прожить человечьим,
может, Божье проймет?
Успокоит, поможет?
Как проклятый вопрос,
червь сомнения гложет.
Чур меня, кровосос.
Автостоп 7
Памяти Кости Пантуева
Прообраз, данный в автостопе,
есть странничество. Самый путь
в автодорожном хронотопе
реализуется ничуть
не хуже, чем в пыли проселка
и тракта, скрадывая фон,
где молодая богомолка
идет босая на Афон.
Но отсекая святость цели,
безбытность – тоже только быт,
реализующий в пределе
лишь обращение орбит.
Орбит, смыкающихся в точку,
осекшихся, как ложный путь.
Не покупается в рассрочку
беспредпосылочная суть.
Пора пути. Меняй попутки,
перемещаясь по земле.
Дрожат рассыпанные сутки,
как дождь на лобовом стекле.
Дели дорогу вместе с теми,
кто обкатался и привык
на перегоны мерять время,
и спать, загнав его в тупик.
Я погружаюсь в эту нишу,
в разлом статических пластов,
счастливый тем, что не завишу
от расписанья поездов,
и
«Автостоп» – буквально: самоостановка.