Стихотворения. Юрий Казарин

      Нежнее инея в зверином ухе,

      сосков малиновых на сучьем брюхе —

      не имя, а снежинки костный хруст

      от дуновенья Бога; Божьих уст

      взыскуют твёрдые уста сибирской стужи,

      звезды полярной зрак становится всё уже,

      всё глубже вдох, всё ближе к Богу Бог,

      и в хрусталях – мертвец чертополох;

      али репейник сам себя сосёт —

      сосульку сладкую – и не произнесёт

      никак своё большое имя смерти,

      не чуя сквозь сугроб чугунной тверди.

      Маленький человек,

      мальчик – щека в песке:

      глина у нас, как снег,

      тает сама в руке.

      Если тебе не лень —

      вылепи воробья…

      Ангел отбросил тень —

      Господи, это я.

      Буду водой стоять

      к дамбе лицом – и течь

      в шлюзы за пядью пядь,

      так распыляясь в речь,

      так испаряясь весь,

      чтоб Иисус босой,

      если вернётся, здесь

      ноги омыл росой.

      Ты в воду посмотришь – потом из воды:

      твой взгляд голубые оставит следы

      на небе, водой отражённом,

      на небе, травой окружённом.

      Ты в воду смотрела, как смотрят в неё,

      взыскуя грядущего. Это питьё

      осталось на пальцах от Бога —

      немного, ты знаешь, немного.

      Ты трогала каплю – не узел, а связь —

      куда она делась, откуда взялась —

      и дула на воду, сквозь слёзы смеясь,

      и дула, как после ожога.

      Живой и мёртвый, с вечностью во рту,

      где прямо с неба оды пьёт Гораций,

      где зренье продувает пустоту

      до обморока, до галлюцинаций, —

      живой и мёртвый, здесь я говорю

      о том, что я ещё с тобой побуду, —

      так говорю земле и снегирю,

      а значит – ангелу и чуду.

      Под крышкой пусто. Нет, под нею

      подвал и пыль похмельных дней.

      Пустой кувшин поёт сильнее,

      и заунывней, и страшней.

      Пока вино бредёт оттуда,

      где дремлет жизнь, издалека,

      и проливается, как чудо,

      из красной пасти черпака.

      И чем полней, тем глубже, глуше

      звучит кувшин в конце концов,

      как неприкаянные души

      одетых в глину мертвецов.

      Зимы короткий век —

      светло, тепло и зябко.

      И шмякается снег

      с ветвей, как на пол тряпка.

      Как пить сугробу дать —

      погода золотая.

      Упало