На освещенном снегу. Юлюс Келерас
достичь
твоих ног, отдыхающих в запертой комнате
иногда ты полна летних бабочек:
они тоже снежинки, теплые, подвижные,
зависающие на ветру будто снежная паутина,
ты – тихий, приглушенный голос в их ледяных коридорах
иногда ты восстаешь со старыми вещами,
еще дремлющими в прихожей, вспоминаешь их,
и они против воли на мгновение оживают —
как ненадолго заведенный ребенком волчок
иногда пытаешься вспомнить мое имя, свое
лицо у моих губ, там, в другом времени,
в другом зеркале, где не бывало черного снега,
где бабочки могли счастливо жить из лета в лето
ты есть то, что не повторяется и не увядает,
но живет на свету, зреет в сумерках —
высоко, на верхушке, – как никем не замеченный плод,
и накануне зимы бесстрашно спускается в травы
IV
девушки с вишнями губ
Девушки с вишнями губ танцуют Начало. Неосторожно
огонь менуэта поджигает тела, и зрители невольно
отступают на шаг, боясь превратиться в пепел. Формы
сменяются моментально: сдерживая трепетание, они
превращаются в символ весны, несущий мир, и история
утрачивает свою большую печать.
Девушки с вишнями губ, хрупкие как ивы,
теряют набедренные повязки, и зрители видят солнце,
скользящее по их коленям. Божественные тела, благоухающие
севером, не подходящие ни для одного анатомического атласа,
ни для какой ниши, где обычно скучают
гипсовые венеры, тоскующие по прозвищам и
табаку. Девушки с темнеющими подглазьями танцуют
жизнь: бокалы, наполненные минувшим, старые натюрморты,
запах исхоженных в детстве болот. Ангелов, постаревшие
вишенники, сумерки. И вот они кланяются публике. Однако
точная копия лунного света умудряется так ловко обмануть
наше зрение, что мы не в силах уловить перемену.
Холод упраздняет все игры, запрещая
музыку, телесное сияние, позволяя свет и красоту
потреблять в минимальных количествах, сколько того требует
закон. И история, распутница с выщипанными
бровями, воображает, что победила природу:
губы не пахнут вишней
Петербург летом 1824 года
церковные колокола вызванивают полдень,
хотя небогатые жители предместий
ловят рыбу в невских каналах и им всё еще
снятся раздувшиеся утопленники: собаки
и люди после наводнения прошлой зимой
Мицкевич видит кричащих лавочников,
на полупустых улицах торгующих сыром
и колбасой, слышит кареты и брички, летящие
по сугробам, девушек на Екатерининском проспекте —
во флигелях, треплющихся крашеными языками
он только что прибыл: в Вильнюсе, на Антуколе,
еще со скрипом вращаются видавшие