Феномен русской культуры Серебряного века. Ирина Анатольевна Биккулова
времени – делались красочно, сумбурно и с щекотанием нервов. Мелодрамы и ужасы производят поточным способом, где психология героев не играет никакой роли.
Например, в театре «Модерн» показывали «зрелищные ужасы» по Эдгару По: врач-психиатр гипнотизирует пациентку, насилует, затем она мстит, выплескивая ему в лицо соляную кислоту. Нервных просят в театры на подобные представления не ходить. (Вновь хочется сравнивать времена и говорить о современной массовой «литературке» или о бесконечных сериалах. Во все времена определенный слой людей, омещанившаяся интеллигенция не желает серьезного искусства, а мечтает о чем-нибудь «полегче», чтобы не утомляться и не думать об образовании. Хочется простого, яркого, страстного, хочется хлеба и зрелищ.)
В начале XX века масса поглощает дешевые брошюрки, журнальчики, «дамские» любовные романы, первые кинематографические зрелища, бульварное чтиво о непревзойденном сыщике Нате Пинкертоне и о различных «преступлениях века». Определенному слою людей хочется, чтобы «чуть-чуть попугали могилой и чуть-чуть пощекотали хихиканьем» (20, с. 263). К.И. Чуковскому буквально вторят множественные мемуарные книги о начале века: B. П. Катаева (1897–1986), Е.Л. Шварца (1896–1958) и других авторов. Читаем у Вениамина Каверина: «Брат Саша начал читать сразу с Шерлока Холмса, но не конан-дойлевского, с непроницаемо костлявым лицом и трубкой в зубах, а санкт-петербургского, выходившего тонкими книжками, стоившими лишь немного дороже газеты. Эти тоненькие книжки были, по слухам, творением голодавших столичных студентов. Вскоре к Шерлоку Холмсу присоединился Ник Картер, хорошенький решительный блондин с голубыми глазами, и разбойник Лейхтвейс, черногривый, с огненным взглядом, в распахнутой разбойничьей куртке, из-под которой был виден торчавший за поясом кинжал. Украденные Лейхтвейсом красавицы в изодранных платьях и с распущенными волосами были изображены на раскрашенных обложках» (3, с. 102).
Писательница Мариэтта Шагинян (1888–1982) тоже не забыла свое детское впечатление о массовой литературе Серебряного века и любимого героя Ната Пинкертона: «Он, конечно, был пятачковым лубком и пошлостью. Им зачитывалась улица, уличные мальчишки, проститутки, парикмахерские подмастерья. Но я покупала и читала – и отрицать это не могла» (21, с. 406–407).
Бурно говорят и читают о распутстве и оргиях, о сладострастных удовольствиях и «красоте» порока (как у С. Городецкого (1884–1967) в сборнике «Кладбище страстей», где он рассуждает о свальном блуде). Верность, семейная тишь – не в моде. Зато в моде не столько любовные, сколько эротические страсти. Д. Быков замечает, что даже у М. Горького «чуть ли не в каждом втором рассказе» присутствовал «напряженный эротизм» (8, с. 83). Юноши почитывают у М. Кузмина (1875–1936) о «мужской любви», девушки у Л.Д. Зиновьевой-Аннибал (1865/1866-1907) – о «любви женской», и все у М. Арцыбашева – о любви свободной. В эмиграции Игорь-Северянин (1887–1941) вспоминал:
И что скрывать, друзья-собратья:
Мы помогали с женщин платья
Самцам разнузданным