Господа офицеры. Записки военного летчика (сборник). Константин Попов
съежились и присмирели.
– Ваше благородие, а где же наша антилерия? Чего она не стреляет? Глядите! Немцы повылезали. Они нас не боятся, а мы им ничего не можем сделать… – жаловались ближайшие соседи слева и справа.
Положение роты становилось критическим. Люди свернулись клубками в своих ямках, затаив дыхание… Над ними рвалась шрапнель, не давая возможности высунуть головы.
– Смотрите, братцы, чтобы немец не бросился в атаку! Держи винтовки наготове! Всем зарядить винтовки!.. – наставлял подпоручик, и видно было, что приказание это всеми понято и исполнено.
Моросивший дождь обратился в мелкую, холодную крупу, и временами поле начинало даже белеть… но крупа переходила снова в дождь, и все опять окутывалось серой, промозглой сыростью поздней сентябрьской осени.
– Ваше благородие, разрешите я сбегаю к ротному, доложу, чтобы передали батарейцам, чтобы они нас поддержали, – обратился к подпоручику рядовой Зубков.
– А то, глядите, – он указал рукой, – кого-то из 4-го взвода из окопа выкинуло… Вон лежит. Этак нас всех перебьют.
– Санитар! санитар! – раздались вдруг тревожные крики из 3-го взвода… – Санитар!
Видно было, как санитар на корточках подполз к кричавшему, но вдруг тяжело рухнул и замер.
– Ваше благородие, я сбегаю доложу, – напомнил о себе Зубков.
– Ну, Бог с тобой, иди! – ответил подпоручик, ободряюще кивнув головой.
Зубков, вызвавшийся оповестить артиллерию, снял фуражку, набожно перекрестился и, торопливо кинув: «Прощайте, ваше благородие», выскочил из своей ямки и опрометью бросился бежать по направлению к деревне.
Вдруг он как бы споткнулся, нелепо взмахнул руками и упал в свежую воронку от гранаты.
У подпоручика, видевшего эту картину, захолонуло сердце, и он тотчас же увидел, как к воронке, из которой торчали ноги упавшего Зубкова, ползет его отделенный Козлов. Козлов скрылся в воронке и через минуту высунул оттуда голову…
– Скончался, – передал он роте, снимая фуражку и творя крестное знамение.
Маленькие струйки дождя то и дело скатывались со ставни, служившей подпоручику «блиндажом», на стены, то попадали на шинель, на солому, подосланную подпрапорщиком Ковтуном, а мелкие брызги, как назойливые мухи, попадали в лицо, стряхивались, попадали вновь и, наконец, вытирались носовым платком.
«Это не война, – думал подпоручик. – Чего нас держат здесь без всякой пользы: ни вперед, ни назад, ни высунуться, ни повернуться… Не вырыть ли сплошной окоп? Тогда можно будет хоть сообщаться, – все-таки легче станет… Нужно сделать настоящий окоп…»
С этими мыслями он приподнялся и зацепил головой полотнище палатки, наброшенное поверх ставни. Собравшаяся в складках полотнища вода, неожиданно вдруг вылилась ему на затылок и тем самым косвенно повлияла на уже принятое решение.
«Где в такой грязи копаться, – мучить людей, – подумал он. – Разве прокопаешь почти полверсты нашими шанцевыми малыми лопатами? Конечно, не стоит. Сизифова работа. Ну ее к черту! Потерпим