Как было и как вспомнилось. Шесть вечеров с Игорем Шайтановым. Отсутствует
оно заставляет вспоминать об эпохе сентиментализма, когда широко распространилась в литературе не только идиллическая природа, но и идиллическая деревня. Начиная с конца XVIII века во всех европейских литературах – особенно показателен пример английской – прокатывались волны сожаления об исчезающей деревне. «Покинутая деревня» – как уже совсем в современном духе назвал свою поэму О. Голдсмит или как озаглавил роман французский современник Голдсмита – «Развращенный крестьянин, или Опасности города». Каждый удар промышленной цивилизации по патриархальной деревенской жизни порождал новую литературную реакцию – вплоть до романов Т. Гарди.
Ясно, что возникшее в современной литературе сожаление не исключительно, оно многократно повторялось. У британского писателя и социолога Раймонда Уильямса есть книга «The Country and the City» (1973). Она о том, как едва ли не с позднего Средневековья английская литература зафиксировала вздох сожаленья, звучащий приблизительно каждые тридцать лет о том, какой замечательно со-природной была деревня еще на памяти старших и теперь уходящих. И все пошло прахом под давлением то огораживания, то города с его тлетворным влиянием.
Сожаление порождало нравственную идеализацию, когда казалось, что с падением деревни произойдет и полное падение нравов. Оно порождало и неизменное опасение за традиции национальной жизни и национального характера. Старая добрая Англия… Формула сожаления была в каждой литературе своя, но нередко сопровождалась чрезмерным нажимом на собственную историческую исключительность.
Однако неужели настолько коротка современная литературная память, что после всего написанного о деревне Л. Толстым, Чеховым, Буниным вновь писатель способен подпасть под обаяние идиллической деревенской картины, воспевающей нравственную чистоту?
Нет, современные писатели даже склонны к жестокому реализму, во всяком случае, никакой жестокостью их не запугать и не отпугнуть от избранных героев. Уже на первых страницах книги В. Солоухина «Капля росы», бывшей одной из первых в литературном движении к деревне, есть такое замечание: «Мужики вообще очень охочи ударить и убить все дикое, лесное». Немало жестокости было впоследствии увидено и показано не только по отношению к «лесному», но и человеческому. Нравственной идиллии в прежнем – сентиментальном – смысле у серьезных писателей нет.
Если и пытались ее создать, то не столько сами писатели, сколько сопутствовавшие им критики. Однако это также тема достаточно разработанная – сошлюсь на статьи И. Дедкова, который и десять лет назад в журнале «Новый мир» отделял Василия Белова от тех, кто хотел бы воспеть в Иване Африкановиче «глубины и масштабы человеческой духовности»15. Повесть же Белова, по мнению критика, «возвращает нас к земле надежнее, чем все обещания возвращения у иных писателей. Она не зовет “спасать” или “спасаться”, она учит видеть и помнить то, что есть»16.
Этому