Ты поймешь, когда повзрослеешь. Виржини Гримальди
какая разница? – спросил он, не поднимая глаз от экрана.
И в самом деле, самочувствие этого ворчливого старикашки интересовало меня меньше всего, особенно сейчас, когда боль прочно и надолго поселилась в моем горле. Вне всякого сомнения, это результат зимнего купания… Как они гордились тем, что устроили мне этот розыгрыш! Но им станет не до веселья, когда я вместе с кашлем и чиханием распространю вокруг свою простуду.
К сожалению, я не могу ответить грубостью на грубость Леона.
– Вы действительно не верите, что меня интересует ваше настроение?
– Вполне может быть. Ведь вам за это платят. Люди ничего не делают просто так. Я не вчера родился. Вы можете обманывать других, но я через многое прошел в этой жизни, и вам вряд ли удастся поймать меня в свои сети.
– Почему вы думаете, что я собираюсь поймать вас в свои сети?
– Это очевидно. Видите ли, мадемуазель, всю свою жизнь я прожил среди сильных мира сего. Я создал и поднял на недосягаемую высоту компанию, годовой оборот которой выражался в цифрах, которые вы и произнести не в состоянии. И все это благодаря своему серому веществу. Поэтому не думайте, что я не вижу, куда вы клоните.
Думаю, настал момент чихнуть.
– А в каком секторе экономики вы работали? – спросила я, пытаясь завязать диалог.
Он не соблаговолил ответить. Я изучала прекрасную стрижку на его волосах цвета вороного крыла, лицо без единой морщинки, слишком гладкое для его возраста. Не сомневаюсь, что по нему не раз прошлись скальпелем. Но, к великому сожалению, пока не существует операции по удалению язвительности и желчности. Всадить бы ему инъекцию с приличной дозой любезности, причем без анестезии…
– Леон, я здесь также и ради вас. Вы не обязаны разговаривать со мной, просто я думаю, что это могло бы вам помочь. Я понимаю, как тяжело оказаться в доме престарелых…
– Что вы себе вообразили? – не глядя на меня, проговорил он таким тоном, как будто плюнул мне в лицо. – Я не такой, как все эти старики, которых отправили сюда, потому что они не в состоянии обходиться без посторонней помощи. Я живу здесь по своей воле, потому что мне так хочется. Я пока еще в здравом уме и могу распоряжаться своими средствами. Никто не заставит меня делать то, что идет вразрез с моими интересами. И сейчас я не хочу, чтобы кто-то надоедал мне, пытаясь найти предлог, чтобы пичкать меня антидепрессантами.
– Хорошо, Леон, я…
– И перестаньте, черт возьми, называть меня «Леон». Насколько я помню, мы с вами вместе свиней не пасли.
Бесполезно настаивать. Он не поддается внушению, этот твердолобый старикашка. Я встала, поставила на место стул и направилась к выходу. И когда я уже собиралась закрыть за собой дверь, Леон соблаговолил оторвать взгляд от компьютера и, скривив рот в натянутой ухмылке, произнес:
– А как насчет вчерашнего купания? Вам понравилось?
Я умираю. Мое горло пылает огнем, оно – как огромная жаровня, которая выжигает меня изнутри. Мне кажется, у меня внутри маленькие человечки, вроде гномиков из сказки, начинающейся словами: «Жили-были…».